"Бумажный эквивалент" - читать

Часть 2 Глава 12, 13

Случай с домом, то есть полное неведение Салли о фактическом финансовом состоянии мужа, вернее, их семьи, поверг Билла в некоторое замешательство.
«Действительно, ещё год назад сумма в восемьдесят тысяч была для нас баснословной, - рассуждал Билл. – Милая Салли, если бы она знала, что я в состоянии выложить два, и три, и пять , и десять раз по восемьдесят тысяч».
Лёгкая грусть набежала на лицо Клейтона, но через минуту оно приобрело своё обычное, в последнее время, уверенное выражение.
«Жене незачем знать всех дел мужа, - заключил Билл. – Пусть занимается домом, тем более скоро будет ребёнок, так что занятий для Салли будет достаточно. А уж он, глава семейства, будет обеспечивать их, и ограждать от всяких тревог и раздумий. Вот и прекрасно!» - подытожил Билл и уверенный в своей правоте, направил свои мысли на более значимое направление своего существования.
А направление это было одно – легализация всё пополняющегося и пополняющегося наличия денег. Кстати, это требование текущего момента. Нужны деньги для оплаты аренды дома. Дивидендами можно оправдать одну треть суммы, а остальные две трети – пища для умственных ухищрений Билла. И Билл с удовольствием направился на работу, нисколько не заботясь решением проблемы этих двух третей. Он знал, что решение придёт к нему, придёт неожиданно и именно в тот момент, когда это будет необходимо. Важно, что внутренне он наполнен исполнением этой задачи. А внешне – он будет совершать различные поступки: решать не менее важные дела на службе, назначать и откладывать встречи, есть, пить, спать, разговаривать с женой, но всё это внешнее будет идти параллельно той внутренней работе, которая является для него основной, и это - несомненно. Эта параллельная жизнь нравилась Биллу. Пусть это раздвоение личности, как именуют психологи, но это состояние было приятно ему. Он понимал, что втянут в необходимость вести эту двойную жизнь и его желание или нежелание вряд ли что-либо изменило бы, поэтому он плыл на волне этой необходимой неизвестности, которая так непостижимо подхватила и таким же образом могла выбросить его на берег, да ещё и разбить о прибрежные скалы.

Институт сегодня не работал и причина тому самая горькая, какая может быть в жизни людей – это гибель одного из них. Как правило, особую скорбь вызывает внезапная кончина цветущего человека, предположить которую не мог никто из окружающих его людей, тем более, он сам. Жизнь в таких случаях обрывается обычно трагически. Только вчера ты работал с ним, намечал планы на завтрашний день, на неделю, месяц вперёд, а сегодня страшное известие, как громом, поражает и невозможно поверить в свершившееся, потому что вот он живой и бодрый, спешащий по делам, - и … нет его. Не может быть, не может этого быть! Григорий Иванович не мог представить Николая Глухова умершим, а вот сегодня весь институт на его похоронах. Почему судьба выхватывает из жизни молодых, сильных, умных, прекрасных людей? Но какой странный парадокс : именно такими вот молодыми, сильными и умными придуманы и запущены в действие все устройства и машины, которые и становятся объектом катастрофы, а субъект только один- человек. Детище убивает своего создателя. Конечно, следователи и специалистьы скрупулёзно восстановят картину автокатастрофы, погубившей Николая Глухова. Они констатируют, что была превышена скорость именно на этом участке дороги, в результате чего водитель не справился с управлением, отсутствие тормозного пути будет указывать на то, что он вообще не увидел стоящего впереди транспорта и даже получится, что Николай – виновник своей гибели. Возможно, по законам гражданским или, фигурально выражаясь, следуя букве закона, всё это верно, но по человеческим законам жизни и разума – нет.

Около месяца назад Григорий Иванович посвятил Глухова в свою работу, а именно открыл ему тайну долларовой задачи. Островерхов понял, что в одиночку не справиться, и ему необходим помощник. Хотя он давно уже определил его, но решился только месяц назад. Григорий Иванович не ошибся в Глухове. Николая не поразила перспектива немыслимого обогащения, больше всего его заинтересовала идея данного направления и это Григория Ивановича уверило в правильности своего выбора – учёный в Глухове главенствовал над житейскими потребностями Глухова – обывателя. Григорий Иванович даже сожалел о том, что не пригласил к работе Николая раньше, они бы сделали в два-три раза больше. Вместе с Глуховым они определили ошибку в кодировке ДНК Островерхова и до настоящего времени работали над её устранением.
Глухов буквально зарылся в работе. Он был ещё более одержим, чем его наставник. Практически сразу Николай предположил, что система дематериализации американских долларов уже давно работает и начало ей было положено в момент положительного совмещения кода Островерхова с кодом доллара, значит около года. Основываясь на принципе действия дематериализатора, доллары, расходуемые Островерховым, должны были возвращаться обратно к нему, более того, в результате введения в генетический год индивидуума коэффициента два, сумма возврата должна была превышать сумму расхода ровно в два раза. Островрхов уже потратил все свои имеющиеся доллары, а результат был нулевой. Кошелёк был пуст. Но учёные работали неустанно, и разрешение ошибки кодировки ДНК Островерхова было не за горамси. Решили, что если в течение двух – трёх месяцев ошибка не будет устранена, они закодируют индивидуум Глухова. И вдруг эта внезапная смерть! Григорий Иванович был подавлен, нет, он был раздавлен эти страшным событием. Внезапность, как ураган или смерчь, стёрла не только надежды и мечты, стёрла она и всё прошедшее. Запустение и уныние было в душе учёного. Вся работа, даже жизнь казалась Григорию Ивановичу тщетной и никчёмной.
Островерхов не нашёл в себе сил быть на поминках и побрёл домой. Дома есть человек, который отогреет его застывшую душу, его окоченелый мозг – это жена. И как к единственному и последнему прибежищу шёл к ней Григорий Иванович и каждому прохожему, невольно остановившему взгляд на этом человеке, было понятно, что у него большое горе, и плохо ему, и ничего ему не нужно, разве только склонить голову на родное плечо.

Завтра нужно было расплачиваться за снятый дом. Деньги из старой квартиры Билл перевёз в новый кабинет. Принести их на новое место не составляло труда – обустройство кабинета было в самом разгаре и две-три коробки в десятке других ни у кого не вызвали подозрений, впрочем, почему коробки вообще должны вызывать подозрение? Билл многое покупал и доставлял в кабинет сам. Но забрать деньги, вернее, взять и на глазах у Салли, вынести из дома коробки или даже небольшую сумку, Билл не мог. Он прекрасно знал свою жену и избежать вопроса: «Что это за коробка и куда ты её понёс?», - было невозможно. Мало того, Салли обязательно сунула бы нос в эту коробку. Билл же твёрдо решил не посвящать Салли, точнее, не пускать её в свою вторую жизнь.
А Салли, как назло, почти все дни была дома, даже визиты к врачу стали более редкими. Время торопило Билла – близился переезд в новый дом, так что убирать деньги было необходимо. Билл подумывал спровадить Салли на денёк к родителям, но неожиданно жена попросила подвезти её в клинику. У двери кабинета врача, изобразив внезапное озарение, Билл сообщил, что ему необходимо срочно съездить на полчаса по делу, о котором он совершенно забыл. На удивлённый взгляд Салли, Билл заверил :
- Через полчаса я заеду за тобой, - и, чмокнув жену в щёку, стремглав кинулся к выходу.
По дороге домой он купил пару коробок в магазине оргтехники и почти бегом влетел в квартиру. Наполнив деньгами первую коробку, Билл решил отнести её в машину. Со стороны суета Билла могла напомнить действия преступника, тщательно скрывающего преступные следы, не хватала перчаток на руках. Клейтон аккуратно закрыл ящики стола, осмотрел быстро и внимательно пол – не упали ли деньги мимо. Подхватив коробку, направился к выходу, не забыв закрыть не только входную дверь, но и дверь кабинета. Оставив коробку в машине, поднялся в другой раз. Вторую коробку пришлось набить деньгами до отказа и несколько пачек рассовать по карманам брюк и пиджака. О, Билл был очень предусмотрителен! Несмотря на жаркую погоду, он надел пиджак, в карманы которого можно положить около десяти пачек денег. Он снова тщательно закрыл кабинет, коробку Билл держал под мышкой, и она мешала закрыть ему входную дверь.

- Добрый день, сэр!, - от неожиданности Билл так вздрогнул, что коробка выскочила из-под руки и упала на пол. Билл мгновенно закрыл коробку собой, судорожно проверяя её целостность.
- Ах, простите, я напугала вас, - это была соседка.
- Салли говорила, что вы переезжаете Мне очень жаль, такие милые соседи.
- Да-да, простите, - почему-то тоже извинился Билл и закрыв дверь, поспешно спустился вниз. Соседка осталась стоять на месте.
«Откуда эта соседка? И чего я так перепугался? Коробка цела, недаром я капитально закрыл её.», - подбадривал себя Билл. Но в душе его было неуютно. «Нет! Почему я веду себя как идиот ? Точнее – вор? Откуда это во мне? Я ничего не украл и нечего мне пугаться!», - убеждал себя Билл.
И вот сейчас, забирая деньги из сейфа своего рабочего кабинета, энергично перекладывая их в портфель, он ничуть не заботился о предстоящем объяснении с женой об источнике их происхождения. Объяснение! Он никому ничего не должен объяснять и вообще – он никому ничего не должен! И что совершенно определённо и буквально – он не должен на сегодняшний день и час никому ни цента! Какое это хорошее, лёгкое и возвышающее чувство – не иметь долгов, и Билл, окрылённый свободой и молодостью, не дожидаясь лифта, скакал через три ступеньки, походкой преуспевающего человека шёл по улице и уверенно садился за руль собственного автомобиля.
А объяснений не потребовалось. Суета переезда, обустройство в новом доме так увлекли Салли, что она даже не вспомнила о деньгах, тем более, что документами, оформлением найма занимался Билл, он и расплачивался с хозяином дома, вернее с его хозяйкой, так что чувство новоселья, это прекрасное хлопотливое короткое время, которое не так уж часто бывает в нашей жизни, захлестнуло такие скучные и нудные мысли, какие бывают о деньгах.

Сегодня управляющий отдела «Ситибанка» по работе с денежной наличностью Уильям Кох планировал провести очередную плановую ревизию, которая обычно проводилась один раз в три месяца. По его распоряжению специальная комиссия, состав которой вот уже на протяжении нескольких лет был неизменным, в течение часа пересчитывала имеющиеся в банке деньги, о чём тут же составлялся акт, вернее, в подготовленный бланк вписывали цифру обнаруженного факта, а он непреложно был, как всегда, зеркальным отражением учётной цифры. Другого результата никто и нее ожидал, поэтому что расхождение, то есть излишек либо недостача, в банке вещь не только недопустимая, но почти кощунственная.
Кох уже полчаса ждал акта, а Питер Монтерони никак его не нёс. Кох нетерпеливо поднялся, чтобы поторопить Питера, но двери отворились, и Питер вошёл. Взглянувший на него Кох понял, что произошло что-то необычное. Вид Питера можно охарактеризовать выражением: «на нём не было лица» - он был очень бледен, черты его лица как-то размылись, казалось, даже его карие итальянские глаза поблёкли.
  - Что случилось? – предварил объяснения Питера Монтерони, Кох.
Служащий, не дожидаясь приглашения, отрешённо опустился в кресло и протянул акт Коху. В графе «Фактическое наличие» было пустое место.
- Что случилось? – повторил Кох.
- Сто шестьдесят тысяч, - выдохнул Питер.
- Какие сто шестьдесят тысяч? – уже нетерпеливо произнёс Кох. – Что случилось, объясни.
Питер и Ульям уже более двух десятков лет работали в одном банке и были друг с другом на «ты», более того, они даже дружили семьями. Кох, видя, что Питер взволнован не на шутку, вдруг, спохватившись, налил воды и подал коллеге. Питер отпил пару глотков, это было именно то, что ему было необходимо, чтобы привести свои мысли, выражение лица и способность говорить в относительно нормальное состояние.
- У нас недостача сто шестьдесят тысяч, в сейфе номер семь, - почти ровным голосом проговорил Питер. – Самое невероятное, что это невозможно – при полной целости пломб, - клерк перешёл на казённый слог. – В третьем ряду обнаружена недостача ста шестидесяти тысяч долларов в купюрах стодолларового достоинства, один блок и шесть пачек. Но, Уилли, ты не поверишь – упаковки от денег лежат в сейфе!
Кох непонимающе смотрел на Питера.
- Да, да! Денег нет, а ленточки лежат!- усмехнулся он. – А остальные деньги на месте, я имею в виду в этом сейфе номер семь, остальные на месте!
Тут Питер, уже совершенно оправившись, заверил Коха, что члены комиссии им строго предупреждены о глубоком молчании по данному случаю и возможной второй проверке.
- Денег нет, это точно, но пломба цела и упаковочная лента – мистика какая-то!- заключил Монтерони.
- Нужно немедленно сообщить боссу, - первое, что произнёс Кох. В том, что его подчинённый не мог ошибиться, управляющий не допускал никакого сомнения, он знал и доверял Питеру, наверное, больше, чем самому себе.
- Пошли, - скомандовал Кох, - никакой паники, мы несём акт на подпись, - он демонстративно положил бумагу в папку, тем самым, бодрясь и приосаниваясь, готовил себя и коллегу к объяснению с начальством.
  До конца рабочего дня оставалось около сорока минут.
Главный банкир воспринял факт недостачи ещё более сдержанно, нежели Кох, вероятно, волнение теряет свою амплитуду по мере достижения более высокого руководства. Решено было с утра провести повторную ревизию и уже после думать и принимать решение. Завтра? Странно. Слово начальника – закон для подчинённых!
   Наутро, помятый от беспокойной ночи клерк, несколько взволнованный управляющий и респектабельный босс собрались в просторном кабинете банкира.
Назначена была новая комиссия, вернее комиссия была старая, но её   состав был расширен за счёт Коха и главного менеджера отдела кредитования Лари Хьюстон, которая являлась также одним из старейших сотрудников банка в самом прямом смысле этого слова. В банке ходили анекдоты о фантастической скаредности и аскетизме этой леди, о её миллионном состоянии. Она была одинока и уже могла давно уйти на пенсию, но высохшая на работе темнокожая женщина и не думала покидать своё место. Её уже никто не помнил молодой или в другом костюме, кроме белой блузки и синего цвета юбки, в холодное время она надевала жилет. Даже введённый в банке общий стиль одежды не сумел заставить её переодеться. На сухом безымянном пальце правой руки был надет серебряный перстень с кораллом, о котором ходила какая-то легенда. Но основная легенда, вернее истинная правда, ставшая притчей во языцех, была правда о неподкупной честности мисс Хьюстон. Можно смело сказать, что, в некоторой степени благодаря педантичности и беспредельной честности этой леди, самоотверженно стоящей на страже интересов и собственности своего предприятия, банк сохранил свою стабильность в 19… году, когда банки лопались как мыльные пузыри. Остаётся только сожалеть, что таких рыцарей очень мало. Опять же, сожаление, что нет слова, равноценного мужскому определению благородства и смелости, чтобы выразить восхищение женщиной. «Леди» на фоне слова «рыцарь», выглядит слишком мягко и по домашнему, а выдерживает натиск жизни - основного нашего врага, такой рыцарь – женщина почти ежедневно, а враг предстаёт перед ней то искушением, то неудобством, то усталостью, и только особая закваска, формирующая обыкновенных людей в рыцари, позволяет выходить из любой ситуации победителями, закаляя и еще более возвышая их. Мало таких людей, они как всегда оригинальны, непонятны, порой смешны, но это соль земли и на таких людях-рыцарях держится мир и пусть таковой человек один на тысячу, на десять тысяч, но он, как матка в пчелиной семье, и жизнь роится благодаря им.
Комиссией были обревизованы все двенадцать сейфов. Сейф за номером семь был проверен последним. Новая пломба, навешенная вчера, была в целости. Питер сказал, что упаковочные ленты оставлены в неприкосновенности. Среди членов комиссии чувствовалось напряжение. В полном молчании был открыт кодовый и механический замки. Деньги лежали в сейфе рядами, и лишь в третьем ряду строгий порядок был нарушен – вместо пачек лежали упаковочные ленты. Но странным образом- ленты не были разорваны, более того, сохраняли форму упаковки, то есть казалось, деньги были каким-то невероятно аккуратным способом извлечены, ненужная оболочка оставлена, как скорлупа. Молчание нарушила старая леди.
- Будем считать!
- Постойте, а отпечатки пальцев? Ведь мы оставим свои отпечатки пальцев! – вмешался Кох.
- Уж не думаете ли вы сообщить об этой смехотворной сумме в полицию? - резко оборвала его мисс Хьюстон. – Прежде всего – репутация учреждения, а после материальная сторона дела, категорически продолжала бизнеследи. – Это, конечно, моё мнение, - дипломатично заключила она.
Её мнение целиком совпало с мнением других. Деньги были быстро пересчитаны, результат остался прежним – не хватало ста шестидесяти тысяч против суммы, числящейся в сейфе номер семь. Упаковочные ленты были уложены в папку, и, с непроницаемыми лицами, комиссия направилась к боссу. В кабинете главного банкира было принято окончательное решение не разглашать данный инцидент. В акте была аккуратно поставлена цифра идентичная учётной, недостающую сумму предполагалось списать на непредвиденные расходы. Собравшиеся просмотрели все журналы охраны за последние полгода, все факты срабатывания сигнализации, дважды, самым тщательным образом, проверялись отчёты отдела кассовой наличности. Всё было верно, всё было правильно и ничего подозрительного обнаружено не было.
Непонятны были действия вора, если он был в действительности: зачем ему потребовалось извлекать деньги из упаковки, к тому же умением добывать купюры, не повредив ленту, обладают немногие. Кроме того, на это нужно достаточно много времени. Но больше всего ставило в тупик отсутствие логики в этих манипуляциях, ведь упакованные деньги нести удобнее. Ситуация была крайне загадочная. Деньги исчезли, растворились, испарились – в общем, пропали бесследно. Собравшиеся пришли к заключению об уникальности случая, но только не мисс ЛариХьюстон.
- Мне рассказывала моя бабушка, - слушатели начали невольно прикидывать в каком это было году, - об одном действительно фантастическом случае, который произошёл с её бабушкой, а значит, с моей прапрабабушкой.
Деловые люди, привыкшие работать с цифрами, снова быстро прикинули, и заключили, что это было около двух сотен лет назад. Окружённая внимательной аудиторией, мисс Хьюстон продолжала:

- В Штаты были вывезены мои прабабушка и прадедушка вместе с двумя своими детьми. А прапрабабушка и прапрадедушка жили и умерли в Африке на Берегу Зелёного мыса. Как полагалось по укладу их племени, с рождением девочки ей был определён жених. Он выбирался из ближайшей деревни и из того же сословия, что и невеста. Но, как часто бывает в жизни, бабушка, вернее прапрабабушка, полюбилась другому молодому человеку, у которого, конечно, тоже была наречённая. Бабушка ответила взаимностью, и влюблённый поклялся, что женится только на ней. Кстати, звали её Меме. Как звали прабабушку, я не знаю, а вот имя прапрабабушки сохранилось, по всей вероятности, благодаря тому уникальному случаю.
Итак, приготовления к свадьбе Меме и её наречённого шли полным ходом, соперник же не терял времени даром. Нужно заметить, что он был сыном вождя и это немаловажное обстоятельство. Именно высокое положение спасло его от правосудия, если выражаться современным языком. Не избежать ему было бы смерти за чудовищные противозаконные действия. Поэтому, пользуясь, так сказать, своим происхождением и достаточными средствами, он, уговорами, угрозами, подкупом, заставил колдуна совершить чудо. Говорили, что прапрадедушка об этом сговоре никогда не рассказывал, но доподлинно было известно, что колдун велел принести несколько волосков невесты, волосы должны быть вырваны, а не срезаны. Получить их от невесты было нельзя никаким образом, не посвятив её в свои планы, так как даже прикасаться к руке девушки до свадьбы жених не имел права. Не решился на это и влюблённый. Изложенный план поверг Меме в совершенный ужас, но, вероятно, любовь её была безмерна и она дала своё согласие. Отдавая свои волосы, она отдавала свою жизнь в руки любимого.
И вот, в день окончательного сговора наречённых произошло то, что оставило такой след в сердцах и памяти людей, который сохранился до сего времени. В тот день в доме родителей собрались родственники как с одной, так и с другой стороны. Наверное, было человек двадцать. Виновники торжества были на переднем месте, посажены друг против друга. Невеста была ни жива, ни мертва. Это было замечено, но, вероятно, отнесено на волнение и значимость момента. И вдруг, как потом рассказывали, будто лёгкое дуновение пронеслось над собравшимися, и с этим дуновением исчезла невеста. Вот сидела тут на глазах у всех, напротив жениха, и растаяла. Можно вообразить себе их состояние, но все были уверены в том, что это колдовство. Оно и сейчас живёт в наших местах, а в те времена было на каждом шагу. Все ринулись к местному колдуну, но он клялся, что никакого отношения к происшедшему не имеет. Возможно, ему поверили. Исчезнувшая невеста объявилась, будучи уже женой любимого человека. Ничего особенного Меме на себе не ощутила. В тот момент, когда она исчезла, ей показалось, что она на минуту потеряла сознание, очнулась же она буквально в объятиях своего будущего мужа, в совершенно незнакомой хижине, вдали не только от своего селения, но и от деревни любимого. Колдун, видимо, в совершенстве владел своим искусством, коли сумел совершить такие чудеса. Так что исчезновение денег – ничто в сравнении с исчезновением целого человека! - заявила мисс Хьюстон с интересом слушающей её пятёрке, умудрённых жизненным, служебным и всяким прочим опытом, людей.
«Сказки!»- подумал каждый из слушавших, но озвучил это только Кох, на что мисс Хьюстон ответила гордым уничтожающим взглядом.

Прошло полгода со времени вселения семейства Клейтонов в дом на …-Стрит. У супругов родился сын Ричард, Рики – нежно называли его родители.
У Билла дела, что называется, шли в гору. Совместно с Мартином Колленом они стремительно развивали новое направление в деятельности компании – строительство фешенебельных домов для состоятельных людей. Почти одновременно были получены два заказа. Первым заказчиком, вернее заказчиками, была семья, глава которой работал в компании, производящей детское питание. Деньги на строительство он копил, похоже всю сознательную жизнь, да и то недостающую сумму он намеревался взять в банке. Заказчик тщательно изучал проект, пересчитывал верность сметы. Этот клиент Биллу не понравился, вернее, такой клиент не мог быть использован Биллом для решения своей проблемы легализации денег.
Второй заказчик был выходцем из Уругвая, был одинок, довольно молод, деньги он, похоже, не считал и именно его расточительность могла быть прекрасной ширмой вложения в дело денег Билла, денег, которые лежали в его кабинете, и о которых никто не знал. Поэтому первого заказчика он определил Мартину, а «латиноса», его звали Диего Родригес, взял себе.
Клейтон был очень рад тому, что совет директоров поддерживал идею развития строительства именно дорогого жилья. Ставка была сделана на внушительные инвестиции. Несмотря на свой небольшой строительный опыт, он успел усвоить, что закопать в землю, то есть в фундамент дома, а потом вывести на стенах, можно громадные суммы денег. Строительство во все времена было дорогим удовольствием. И кто там пойдёт считать, сколько и по какой цене залито бетона и вывезено кубов гравия? Тем более, он будет не обкрадывать строящийся дом, а наоборот, вкладывать в него, что положительным образом скажется на качестве, да и на сроках его возведения.
Но решая, таким образом, проблему расходования денег, точнее, увеличения своих накоплений, Билл сталкивался с возможностью нечаянного обнаружения этих качественных улучшений. Но не нужно быть тонким психологом, чтобы предположить, что если будущий владелец и обнаружит, что дом получается гораздо лучше ожидаемого, вряд ли он будет противиться этому и выяснять причину улучшения. Он, скорее всего, промолчит и воспримет это как должное.
Возможный камень преткновения Билл видел в прорабе, так как только этот человек знает цену проекта и может заподозрить явную подмену. Но Билл и не планировал дерзких решений, он за эти полтора года своего сказочного обогащения научился действовать тонко, обдуманно и очень осмотрительно и как всегда, конкретное дело и событие само подсказывало правильные действия и верное поведение. Эту аксиому он усвоил твёрдо, поэтому, наметив первые свои шаги, не заглядывая вперёд, он видел перспективу.

Стоимость дома уругвайца составляла шесть миллионов долларов, куда не входила цена ландшафтных работ, а она, предположительно, должна была составлять одну треть стоимости дома. Строительная фирма Клейтона не занималась ландшафтным дизайном, но в ближайших планах развития компании было обязательное освоение этого прибыльного и всё более востребуемого направления индустрии. Поэтому вполне возможно, что к завершению строительства у компании будет возможность оказывать и этот вид услуг. Оплата была разбита на несколько этапов, но график платежей и их размер не был строгим и полностью зависел от хода возведения дома. В конечном итоге – от руководителя этой стройки, а конкретно – от Билла.
Больше половины платежей Родригес вносил наличными. Билл дробил поступившие суммы, направляя их на другие объекты – это обычная практика строительных компаний. Но при оплате материалов или услуг сторонних подрядчиков, работавших на доме Родригеса, он неизменно прибавлял к ней свои деньги, и прибавки эти порой составляли до тридцати процентов. Таким образом, только рытьё котлована и закладке фундамента, Билл потратил около миллиона своих денег, следовательно его запасы увеличились вдвое на сумму потраченных средств.
Билл предусмотрительно переложил несколько пачек из сейфа в скрытый запасник, чем определил деньгам место их будущего хранения. Появляющиеся вновь деньги, были в основном в довольно мелкой купюре, чем Клейтон был немного огорчён. Как капризен и прихотлив человек! Мог ли даже год тому назад Билл предположить, что у него вызовет раздражение мелкая купюра? Казалось, что главное - наличие денег, а уж какого они будут достоинства, совершенно неважно. Странно, как меняются наши взгляды и требования с получением чего-то желанного, долгожданного. Перестаём видеть большое и важное, а начинаем замечать мелкое и ненужное. Но в то же время Билла можно понять. Обмен денег на крупные, в основном, стодолларовые бумажки, отнимал у него массу времени. У Билла было заведено уже несколько кредитных карточек разных банков Лос - ….. В ближайшие его планы входило открытие счёта в крупнейшем банке Ч……
Билл был примерным сыном и мужем - им были открыты счета, правда, на небольшие суммы, своим родителям, жене и даже тестю с тёщей, а к каждой значимой дате их жизни он пополнял их, чем приводил всех в немалое смущение. Билла боготворили, а его карьерный взлёт приводил окружавших его людей в изумление.

Наличие денег у застройщика и безграничный кредит у Клейтона дали ожидаемый положительный результат – дом уругвайца рос как на дрожжах. Аналогично росло и состояние Билла. Он достиг того благоденствия, о котором мечтают тысячи, да что тысячи , миллионы человек – не знать счёта деньгам. Наш богач сбился со счёта: Билл знал, что у него около тридцати миллионов, но то ли ему недостаёт одного миллиона до круглой цифры, то ли сумма перевалила уже эту отметку. Тридцать миллионов наличности и еще около четырнадцати миллионов на его счетах в банке. Вклады в банке вполне соответствовали его теперешним доходам в компании, и только строгий ревизор мог бы обнаружить подозрительность данной цифры. Выходило, что весь свой доход Клейтон направлял на свои счета, а на что же он тогда жил? Но где этот ревизор и кому нужно заниматься таким неблагодарным и неутешительным делом, как подсчитывание денег в чужих карманах?
Мечта Билла и Салли о собственном доме обретала всё более реальное воплощение: деньги уже были, предстояло обратить эти бумажки в строительные материалы и оплатить труд рабочих. И никаких забот о крыше над головой на всю жизнь! Биллу не терпелось приступить к строительству как можно скорее. Эта возможность строить собственный дом настолько захватила его, что работа на объекте уругвайца отошла на задний план, тем более, она шла к завершению. Запланированные миллионы на этом доме были заработаны, и он стал пройденным этапом, на котором не стоит задерживаться.
Если наём квартиры Билл доверил Салли, то строительством дома он занимался исключительно сам. В этом он не советовался ни с кем, исключая Мартина Коллена. Конечно , он был прав – профессионал в строительстве жилья, высококлассный специалист, как он может советоваться со своими близкими, если их нельзя назвать даже дилетантами в этом деле! Салли заикнулась было о расположении детской комнаты, но Билл заверил её, что создаст самый лучший дом, о каком только можно мечтать и все её пожелания он знает наперёд и они будут исполнены самым наилучшим образом. Поэтому Салли больше не испытывала самолюбие мужа.
- Наш будущий дом – это свет, удобство и тепло, - констатировал Билл.
Место для строительства было приобретено в самом дорогом районе пригорода. Цена участка составляла одну треть сметной стоимости дома. Сослуживцы были удивлены такой расточительностью Клейтона – он даже приобрёл часть берега. Хватит ли у него денег на само строительство, если столько потрачено на участок, недоумевали коллеги?
Клейтона же волновал вопрос зачисления денег, если так можно выразится, вырученных от покупки земли, на свои счета в банке. Количество кредитных карт возросло до десятка. Почти ежедневно он забирал деньги из хранилища в своём кабинете и сдавал в тот или другой банк. Прежде всего он старался избавиться от мелких купюр. Это стало таким обычным занятием для Билла, что дни, в которые он этого не делал, были для него потерянными. Правда, очень часто у него не было возможности пересчитать и разложить по пачкам купюры, и ему приходилось это делать в самом банке, либо в машине, но это его даже забавляло. Бумажки мелькали в руках с фантастической быстротой – пальцы так научились пересчитывать, что почти не касались купюр. Совершенство на грани фокуса. Деньги он возил в портфеле и более двадцати пачек он не мог вместить, но суммы были каждый раз разные и порой Билл затевал игру с самим собой, пытаясь угадать будущую сумму. Довольно часто угадывал – глаз привык к деньгам и оценивал уже безошибочно.

Проект дома Клейтон разработал сам.
- В лучших традициях современного строительства особняков, основанных на преемственности многовекового опыта предков, - часто повторял пафосно Билл в разговорах о будущем доме.
Нулевой цикл дома был грандиозным. В этой части Клейтон действительно вспомнил о приверженности древних к строительству подземных сооружений, но предками руководило чувство безопасности, Билла же обуревало чувство неограниченности в денежных средствах. Но подземный выход к морю он рыть не собирался. Все строительные нормы были увеличены в полтора-два раза, воистину, дом возводился на камне. В наземной части (она составляла два этажа) Билл проявил некоторую сдержанность по отношению к его скрытой от взора части. Билл Клейтон оказался не только хорошим строителем, но и отличным архитектором. На мощном, невидимом стороннему глазу основании, он спроектировал изящное строение, довольно большое по площади, наполненное светом, что придавало ему лёгкость и воздушность, но прочность и надежность его была несомненна. Большое значение в проекте было отведено системе вентилирования, а также обогрева жилища. Билл предусмотрел как автономное, так и коммуникационное отопление. Тепло для Билла было основой уюта.
Проблемы хранилища денег в работе над проектом не было. Как само собой разумевшееся, смежной со своим кабинетом, Клейтоном была задумана глухая комната, подобные которой предусматривались в любом другом доме. Кабинет Билл, вопреки установившимся правилам, предусмотрительно отвёл на первом этаже, выход во двор был рядом с дверью кабинета, и это было не случайно.
Но в крепость свой дом превращать Клейтон не собирался. Даже модных бронированных стёкол в окна ставить не планировал; он доверял современной сигнализации.
Холл в доме должен быть пронизан светом, и это достигалось, представляющей собой сплошное окно фасадной стеной дома, и , несмотря на приверженность к дереву, рамы и прочие конструкции в холле планировалось изготовить из алюминия, дерево же исполняло только отделочную роль на этом участке. Каркас лестницы, ведущей на второй этаж, также был из сверхпрочного алюминия с неизменной отделкой деревом, кроме того, лестница не представляла собой монолитную конструкцию, а являла лёгкое сооружение, переходящее в галерею второго этажа. Самым поразительным было то, что в технике отделки деревом, способом его крепления к алюминию должен был примениться метод клёпки. Билл не доверял гайкам и шурупам и применил эту забытую технику. Действительно, только, не стеснённый финансовыми рамками, человек, мог позволить себе такие выкрутасы.
Крыльцо и лестница, ведущая в дом, учитывая пожелание Салли, будут мраморными. Это было, пожалуй, единственное, с чем он был солидарен с женой, она же более и не пыталась ничего предлагать, полагаясь на профессионализм и опыт супруга.
Строительство началось очень интенсивно. Недостатка не было ни в чём – ни в материалах, ни в специалистах. Деньги текли рекой; будучи хозяином строительства, Билл производил очень много расчётов наличными, особенно непосредственно со строителями, щедро раздавая авансы, чем завоевал у них авторитет и доверие. Учитывая бесперебойное снабжение и энтузиазм строителей, можно было предполагать, что дом будет готов через год. Темп был задан небывалый. Билл полностью переключился на своё собственное строительство, оставив дела компании на Мартина Коллена. Мартин ничуть этому не противился, учитывая денежные компенсации от Билла, предоставив возможность коллеге и другу посвятить себя такому важному делу в жизни, как строительство собственного дома. Билл пребывал в эйфории.

_____________________

Конец первой части

Елена Смирнова

Бумажный эквивалент

Фантастическая повесть

О, сколько нам открытий чудных

Готовят просвещенья дух,

И опыт- сын ошибок трудных,

И гений – парадоксов друг.

И случай, бог изобретатель.

А.С.Пушкин

Часть первая

Безмерная усталость навалилась на Билла, наверное, правильнее было сказать, что она уже давно довлела над ним. Усталость тела; он понимал, что тело устало от утомления души. Чёрт побери! Душа, душа!... Неврастения это, а не душа. Всё дело в том, что полтора года не было денег. Вернее, их хватало, чтобы оплатить квартиру, на сносную еду, на обучение Салли и всё! Всё! Билл метался в поисках заработка, но более всего его раздражало то, что часто ловил себя на бредовых идеях обогащения; ему было стыдно и больно за детские фантазии, но они как паутина опутывали его. С мыслями о деньгах он ложился спать, с этими же мыслями он вставал. Все разговоры, особенно с женой, сводились к ценам в магазинах, дороговизне жизни, успешных знакомых. Салли с удовольствием поддерживала его, они начинали подсчитывать, какой суммы им хватило, чтобы стать счастливыми, их фантазии разгорались, и воображение рисовало огромный дом, шикарные машины, безмерно дорогие платья для Салли.

Порой Билли успокаивал себя: вот он сейчас женат, то есть у него имеется возможность содержать жену, даже оплачивать её обучение, они живут в отдельной квартире, пусть в далеко нереспектабельном районе родного города; два года назад он даже не мечтал об этом.

«Не так уж и плохо, Билл», - говорил он себе и тут же отвратительный червяк начинал сосать изнутри: «Да разве такой жизни ты достоин? Слишком мало!»

Салли, казалось, не так уж и беспокоило отсутствие денег, вернее их недостаток. Она была занята учёбой, мечтами о детях, женской суетой на кухне, поэтому Билл в душе ей был очень благодарен, что поддерживая его в денежных фантазиях, она не требовала от него реальных денег, ей, по-видимому, вполне хватало того, что было в наличии. Непритязательность Салли была приятна Биллу, но, в то же время, он чувствовал себя очень обязанным перед ней. Более всего унижало отсутствие у них автомобиля. Конечно «Форд» восьмидесятого года он мог купить, но представить себя с Салли в такой старой машине он не мог; и предпочитал ездить на метро, чем иметь такого динозавра.

Не любил Билл разговоры жены о её будущей работе, вернее. устройство Салли на работу после окончания колледжа. Он согласен, что образование получают с целью его дальнейшего применения на практике, но был категорически против трудовой деятельности Салли, вовсе не потому, что он опасался жены-карьеристки, просто в мечтах он рисовал себе домашнюю Салли, с детьми, никуда не спешащую, а он – умный и сильный, будет их обеспечивать, заботиться о них. Тем не менее, Салли убедила, что по окончании учёбы и пока у них нет детей, она сможет работать неполный день и где-нибудь недалеко от дома. Хочет работать - пусть работает, господи!

Завтра у них с Салли годовщина свадьбы, вернее, она была вчера, но отпраздновать они решили в пятницу, так как в пятницу давали зарплату, и определили отметить это событие в небольшом ресторанчике, который был в паре сотен метров от их дома. Билла опять же раздражало, что ресторан выбран именно из-за его близости, чтобы не тратиться на такси, но в прошлом году даже этого они не могли позволить, а отмечали годовщину у родителей Салли. Такой прогресс не мог не радовать! О новом платье Салли даже не заговаривала, но они смогли выкроить на парикмахерскую и жена была безмерно этому рада и уже два дня воображала себе причёски, советуясь с Биллом – он был согласен со всеми предлагаемыми ею вариантами.

Уильям Клейтон, двадцатишестилетний житель Лос- ………., начинающий инженер-строитель, направлялся в один небольшой ресторанчик, чтобы отметить дату своего бракосочетания. Он был высокого роста, худощав, имел тёмно-русые волосы, довольно красивые для мужчины. Несмотря на моду короткой стрижки, Билл носил довольно длинные волосы. Не раз отец, от которого он и унаследовал роскошную шевелюру, говорил: «Жалко, что приходится носить короткую стрижку» - он был военнослужащим. Во времена отцовской молодости, «хиппи» принесли моду на длинные волосы, и молодым людям хотелось иметь модную причёску. Поэтому папа всегда одобрял шевелюру сына, вероятно, восполняя через него отсутствие этой возможности у себя. Многих удивляла, довольно старомодная, причёска Билла, но он упорно носил её, не меняя, и совершенно не видел в этом черту женственности, как некоторые пытались это трактовать. Но в полемику с блюстителями мужского начала не вступал, а упорно гнул свою линию. А кто, собственно, определил эти женские и мужские стили и образы? Ходили же, и ходят, шотландцы в юбках, а рыцари средневековья были страстными приверженцами кружев, оставаясь рыцарями. Мужественным индейцам ничуть не мешали ниспадающие волосы. И если тебя природа одарила красивыми волосами, то отчего же их не демонстрировать, и совершенно не имеет значения – мужчина ты или женщина.

Цвет глаз у Билла был неопределённый: при дневном свете, особенно солнечном, они были почти зелёные, вечером темнели и приобретали чайный цвет. О носе и губах можно сказать словами анкеты – обыкновенные. Но лоб был красивый, именно красивый – очень правильной формы, хотя и не слишком высокий, поэтому волосы свои Билл зачёсывал назад, но они падали и привычным движением для Билла было поправить их, и когда он это делал, то привлекали внимание его красивые, хотя довольно крупные руки. В них чувствовалась сила и в то же время, особенно это замечали женщины, нежность и мягкость. Об этих достоинствах своих рук он узнал от жены.

Так вот – рука об руку с ним шла его жена Сара. С кем ещё, кроме жены, можно идти в ресторан, чтобы отпраздновать бракосочетание – именно со второй половиной виновника торжества, вернее, виновницей.

Салли также была довольно высокого роста. Фигура её, совершенно девическая: невысокая грудь, неширокие бёдра, но худенькой назвать её было нельзя. Лёгкость чувствовалась в её походке, во всех движениях – казалось, вспугни её и она понесётся как лань – изящная, стремительная, запрокинув голову и выгнув шею. А шейка у неё сегодня была на виду благодаря причёске, которая поднимала волосы. Только у молодой женщины бывает такая шея- длинная, гибкая, и более всех взглядов притягивает эта изящная шейка, а если на неё спускается лёгкий завиток волос, то кроме как обворожительной её назвать нельзя.

От облика Салли исходило невыразимое изящество. Оно чувствовалось в походке, в том, как она сидела, говорила, слушала, поднимала руки. В поведении Салли не было постоянства: она могла быть порывистой, даже резковатой, или, напротив, медлительной и апатичной, но всё это выходило просто и мило. Но источником изящества была не только природная, физическая одарённость, сколько следствие внутреннего состояния сосредоточения, чистоты и безмятежности.

Столик в ресторане был заказан накануне, и они прошли к указанному месту. Меню изучали долго и с наслаждением. Заказали по два салата, один из которых был совершенно невообразимый – компоненты его, казалось, никак не могли сочетаться друг с другом, но Салли решила рискнуть. Безусловно, Салли заказала любимое жаркое из шампиньонов, а Билл – неизменного цыплёнка в соусе, стоимость которого в два раза превышала сам объект, на который он изливался. Шампанское решили не брать – дорого, да и не очень его супруги чествовали. По совету официанта выбрали отличное белое вино. Десерт пока отложили.

В ожидании заказа супруги осмотрелись. Хотя однажды они уже тут были, но больших изменений не заметили. Та же приглушённая музыка и свет, публика была довольно демократичная, но приличная.

Первый тост произносил Билл. Он очень старался, напрягал интеллект и морщил лоб, но всё свелось к тому, что он очень любит Салли и безумно рад, что они женаты и уже справляют вторую годовщину.

Второе слово было за Салли:

-Милый Билл, дорогой Билл,- начала Салли, - самым близким человеком до нашей женитьбы была для меня мама. Но вот появился ты, и я узнала, что не только кровь родных людей, но и такое чувство, как любовь, именно супружеская любовь, роднит людей. Не в первый день нашей жизни с тобой я это поняла, даже не через месяц, не знаю точно, когда пришло ко мне это чувство близости, чувство родного человека. Тебе первому я расскажу все мои радости и печали, в тебе я ожидаю поддержку, именно в тебе. И это чувство самого родного и близкого человека крепнет во мне с каждым днём, и так будет всегда!

Заключила Салли. Она подняла бокал с вином, жестом приглашая Билла. Торжественностью и значимостью веяло от слов , и Билл, боясь нарушить возвышенность момента, молча, поднял бокал, имея растроганный, чувственный вид. Он был горд.

Через несколько минут, разгорячённый вином и супружескими чувствами, Билл разговорился. Суть его монолога сводилась к тому, что, несмотря на то, что он пока не может заработать достаточно денег, и на службе можно желать лучшего, они с Салли счастливы, но более всего счастлив в этом тандеме он, Билл, так как иметь такую красивую, умную жену – это огромное счастье, и он приложит все силы, чтобы Салли была также счастлива с ним.

-Вот увидишь – мы будем богаты, мы будем очень богаты!

И эти обещания были такими убедительными, и деньги казались близкими и ощутимыми, и настоящее их отсутствие не казалось ужасным и удручающим.

Но чувство реальности супругов не оставляло, и Билл попросил счёт. Его сумма была вполне приемлема, и, расплатившись, Билл сообщил, что Салли может заказать десерт. Они снова начали изучать меню, но только последнюю его часть, сопоставляя цены с имеющейся наличностью.

Вечер близился к завершению. Салли ушла в дамскую комнату. Принесли счёт за десерт. Билл открыл бумажник и ….

– Что это?

В кошельке было столько же денег, сколько было тогда, когда они пришли в ресторан.

" Перепил я, что ли?" – мелькнуло в голове.

- Я рассчитался за обед?

- Да, сэр. Остался только счёт за десерт, - вежливо кивнул официант, указав на счёт.

Билл тупо пересчитал деньги, не доставая их из бумажника. Официант ждал. Билл достал деньги и, выкладывая их на столе, снова пересчитал, шепча цифры.

- Сэр, с вас сорок пять долларов, - терпеливо напомнил официант.

-Да-да, сейчас… - отрешённым голосом произнёс Билл.

Он аккуратно положил деньги в бумажник. У Билла был вид человека, мучительно вспоминающего что-то важное. Как во сне, Билл протянул человеку пятидесятидолларовую бумажку и машинально взял сдачу. Ещё раз взглянув на содержимое кошелька, Билл положил его в карман. И вдруг яркая радостная мысль привела его в прежнее состояние.

«А чего я волнуюсь? Не потерял же я деньги, а обрёл! Вот здорово! Вот подарок к нашей годовщине!»

Вернулась Салли, Билл тут же хотел рассказать ей о деньгах. Уже запустил руку в карман, чтобы продемонстрировать, но вдруг остановился и заговорил о том, какой сегодня чудесный день и какой он счастливый, и Салли приняла это как продолжение неоконченного поздравления.

Несмотря на близость дома, Билл заказал такси и на тревожный вопрос Салли, хватит ли у него денег, заявил, что он всё рассчитал. Салли не стала допытываться и в самом удовлетворённом состоянии, которое бывает у людей, вкусно покушавших и отметивших праздник, отправились домой. В дом они вошли обнявшись, в предвкушении прекрасной супружеской ночи.

Оба выходных супруги провели дома. В субботу спали до обеда. Проснувшись, ещё долго валялись в постели, а вечером снова довольно рано улеглись в так и неубранную постель. Давненько так они не спали. В воскресенье встали в семь часов, то есть в то время, в которое обычно поднимаются в рабочие дни. Настроение было прекрасное, на обоих напала кипучая деятельность. Салли была занята уборкой и приготовлением воскресного обеда, а Билл починил, давно ожидавший его, электроприбор и вбил два гвоздя, на которые повесили зеркало, месяц стоявшее не распакованным. Зеркало было уже второе, Салли любила окружать себя зеркалами. Ей нравилось смотреться в них, казалось, чем больше она смотрится в зеркало, тем становиться более привлекательной и в этом она была убеждена. Салли уже определила место для следующего зеркала, благо гвоздь уже имелся, осталось только ждать возможности удовлетворить эту потребность.

Весь день в квартире Клейтонов слышался хозяйственный перестук и весёлое пение. Они почти не разговаривали друг с другом, но в их домашней суете чувствовалось такое единение и единодушие, что слов им не требовалось. Двухлетняя совместная жизнь уже так объединила их, что дела, особенно домашние, казались совершенно общими. У них было единое мнение о том, что купить, что приготовить на ужин. Конечно, соло тут задавала Салли, но Биллу все предложениия жены представлялись самыми правильными, и, казалось, Салли озвучивает его мысли.

Поэтому в этот воскресный день им было очень хорошо от сознания того, что в другой комнате близкий, родной человек, слышен его голос, можно зайти и задать незначащий вопрос, получить незначащий ответ; и вместе с тем что-то весьма и весьма значительное соединяет их, создаёт ту непередаваемую атмосферу сообщества двух людей, этого коллектива единомышленников, соратников и коллектив этот – семья. У них не было пока детей, но они знали, да-да знали, что они будут и ничуть не беспокоились двухлетним их отсутствием; они так молоды и впереди целая жизнь – огромная, длинная, яркая.

Чудесное появление денег в бумажнике Билла в ресторане взбодрило его. Их праздник в пятницу не так отрицательно скажется на их семейном бюджете. На работе Билл пересчитал деньги, их оказалось четыреста пятьдесят семь долларов, и если присчитать сотню, которую он оставил утром жене, то получается пятьсот пятьдесят семь. Сумма почти в два раза превышающая ту, которую они потратили на ресторан. Прекрасно! Данное обстоятельство радовало Билла, а источник радости буквально грел душу. В приподнятом, можно даже сказать в прекрасном, расположении духа, прошёл день.

В среду Билл обедал вместе с одним из сослуживцев, (это был Мартин Коллен) – в кафе, где обычно обедали работники их компании. Народу в кафе было много, но обслуживали очень быстро, да и засиживаться было некогда – на обеденный перерыв отводись сорок пять минут. Когда Билл стал расплачиваться, то обнаружил две пятидолларовые бумажки, хотя помнил, что вчера в этом же кафе он отдал последние две пятидолларовые деньги, получил четыре доллара сдачи. Билл хотел было тут же пересчитать содержимое бумажника, но передумал. Придя на рабочее место, он достал было кошелёк, но снова положил в карман и направился в туалет. Пересчитать деньги он решил в туалете, в этом уединённом месте. Какое-то беспокойство охватило Билла, ожидание чего-то необыкновенного. Закрывшись в кабинке, Билл пересчитал деньги, и лицо его приняло удивлённо-глупое выражение. Достав все деньги, он медленно перекладывал их из руки в руку, снова пересчитывая. Их было четыреста семьдесят семь, он снова обнаружил пятидолларовые бумажки, но их было уже не две, а три. Но не было четырёх долларов по одному доллару, которые ему сдал кассир в кафе. Осталось только два доллара. Что за чёрт?

-Бред какой-то! - отрешённо произнёс Билл.

Он стоял и тупо смотрел на деньги. Затем, радостно встрепенулся и, положив бумажник в карман, весело зашагал на рабочее место. Он даже от удовольствия потирал руки.

-Вот здорово! Вот везёт иногда в жизни! - С такими мыслями Билл вернулся за стол и, откинувшись на стуле, стал размышлять, откуда у него деньги. В том, что он нигде не оставлял бумажник, он был уверен. Салли его тоже не брала. Обычно он сам давал ей требуемую сумму, но он хорошо помнил, что, кроме понедельника, денег ей не давал. Билл стал вспоминать, сколько же у него было денег в понедельник. Вспомнил, что их было в два раза больше того, что они потратили в ресторане.

-Так-так… Пятьсот... четыреста... четыреста пятьдесят семь!

Как молния сверкнула у него верная сумма.

-Конечно же, четыреста пятьдесят семь долларов!

В правильности суммы Билл не сомневался.

-Значит, разница составляет двадцать долларов… У меня стало на двадцать долларов больше. Откуда эти деньги?

Из ума никак не выходило увеличившееся количество пятидолларовых купюр и уменьшившееся однодолларовых.

-Сегодня в кафе я проел шесть долларов: отдал десять – две по пять и получил четыре сдачи, а стало три по пять и два по одному. Тьфу ты, чертовщина какая-то!

Совершенно запутавшись и сбившись, в сердцах плюнул Билл. Махнув рукой , приступил к работе.

На следующий день, во время ланча, Биллу снова пришла мысль о деньгах. Странно всё это. За обед заплатил десять долларов, отдав две пятидолларовые бумажки. Направляясь в компанию, Билл остановился у книжного лотка. Неожиданно захотелось купить книгу, книгу дорогую. Из имевшихся на лотке, он выбрал экономико-географический справочник, прекрасно иллюстрированный, стоимостью в пятьдесят баксов.

-Я уже становлюсь транжирой,- мелькнуло в голове.

Продавец положил книгу в пакет, и Билл заспешил на работу. Ему не терпелось проверить содержимое кошелька. Нетерпение даже начинало перерастать в нервное возбуждение. Оставив книгу в ящике стола, направился пересчитывать деньги, и это было в той же вчерашней кабинке туалета. Билл поймал себя на мысли, что обычное обследование бумажника начало превращаться в тайну. В бумажнике лежало пятьсот двадцать семь долларов. Билл не верил своим глазам. Их стало на шестьдесят долларов больше, чем вчера – это он знал точно. Необычайное волнение охватило Билла, он громко вздыхал, бормотал что-то себе под нос, клал деньги в карман, снова доставал. Было чувство чего-то необыкновенного, странного, загадочного. И это волновало кровь, будоражило нервы, мысли были отрывочные и беспорядочные. Его распирала радость.

-Вот это да!- шептал Билл,

- С неба свалились шестьдесят баксов, да…

Неожиданно он услышал стук в дверь кабинки, точнее, стук был похож на робкое царапанье в дверь. Билл положил бумажник в карман и вышел, думая, что создал очередь в месте общего пользования.

-Извините, пожалуйста, - заискивающе-просительно обратился к нему скребущийся в дверь. Билл невольно остановился.

-Извините, - повторил молодой человек, - вы тут работаете?…, - неопределённым голосом спросил он.

-Да, - в тон ему ответил Билл, не понимая, чего от него хотят. И тут его как током ударило:

-Гей!

И молодой человек, в подтверждение его мысли, уже более смелым голосом предложил :

-Может быть, мы сходим вместе на ланч?

Невообразимое отвращение почувствовал Билл к мужчине. Он даже несколько отпрянул от него и, не глядя, пошёл к выходу.

-Гомик поганый, откуда он взялся?! - и плюнул в урну, переглотнув, ещё раз плюнул, как бы окончательно очищаясь от встречи. Неприятное состояние никак не проходило.

-Как он мог предложить мне такое, ведь он даже меня не видел?! - и тут он вспомнил свои вздохи и причитания в кабинке туалета и понял, что этот больной человек, ухо которого настроено на улавливание неадекватных звуков, а взор на аналогичное поведение человека, определил в этом своего соплеменника.

-Всё равно, это не давало ему права заговорить со мной, тем более предложить такой бред, - волновался Билл.

«Больные люди, больные люди!», - стучало в мозгу. Ощущение чего-то неприличного, постыдного, противоестественного не покидало Билла до конца дня.

Вечером, на вопрос жены о покупке дорогой книги, Билл неожиданно для себч соврал, что выиграл её в книжную лотерею, и эту ложь он приписал своей дневной встрече, тому неприятному осадку, который всё ещё оставался.

Число шестьдесят стало магическим. Именно шестьдесят долларов он потратил вчера, и на эту же цифру увеличилась сумма его наличности. Он начал вспоминать деньги, которые были истрачены за первые три дня недели. Определённо, кроме обедов он ничего не покупал, а тратил ежедневно шесть-семь долларов. Значит, эти двадцать долларов, истраченные им за три дня, и покупка книги увеличили содержимое кошелька.

«Следовательно, на сумму денег, которые я трачу, увеличивается мой кошелёк! Ого! Здорово! Вот везёт!», - восхищался Билл своим открытием. На службе он то и дело радостно потирал руки, весело хмыкал, и , вообще, был на подъёме.

Мартин заметил его состояние.

- Ты что, десять тысяч, что ли, выиграл?

- Нет, но скоро выиграю.- ответил Билл и хотел было поделиться с Мартином своим открытием, но почему-то промолчал.

- Выиграю! -, торжественно повторил Билл, и приятель с интересом посмотрел на него.

- Ну-ну, не забудь пригласить в ресторан!

- Без сомнения, - театрально развёл руки Билл.

У Билла уже возникла потребность пересчитывать деньги, так как утром он снова дал Салли сто долларов. Соорудив на столе небольшую баррикаду из дел и бумаг (в местах общего пользования он решил больше этого не делать), он быстро счёл деньги. Определённо, количество их увеличилось ровно на сто. Но это была не стодолларовая бумажка, а две по пятьдесят.

«Какое это имеет значение – одна бумажка, две бумажки, да хоть по доллару - ликовал Билл, - это случилось снова!»

Работа шла автоматически. Билл уде прикидывал, куда потратить деньги, чтобы не вызвать подозрений у Салли от их внезапного появления.

«Ну, конечно, - ухватился он за мысль Мартина, - я выиграл их! Можно потратить пятьсот баксов, будет тысяча – кругленькая сумма, вполне сойдёт за выигрыш».

«Куплю пылесос – вот Салли обрадуется! Пусть не шикарный, но она мечтает о нём», решил к концу рабочего дня Билл.

Радости Салли не было границ, более того, пылесос был куплен на выигрыш, это было вдвойне приятно, чем потраченные заработанные деньги. Немедленно началась генеральная уборка. Несколько раз, бросив предмет восторга, Салли подбегала к Биллу, чтобы поцеловать его и в который раз сказать:

-Молодец!

Билл, улучив минутку, пересчитал деньги. Их было одна тысяча сто семьдесят семь. Билл облегчённо вздохнул – стоимость пылесоса была восполнена.

Ночью он долго ворочался, думы одолевали его. Вернее дума была одна: куда потратить деньги, не вызывая подозрений ни у жены, ни у сослуживцев, ни у родных. Молчать о происходящем он решил однозначно, придумав себе теорию, что стоит ему с кем-то поделиться, и чудо исчезнет, и теория эта поддерживала его, давала оправдание. В чём оправдание? Странно всё как-то.

-Я успею рассказать, успею… - засыпая, успокоился Билл, хотя так и не придумал новые покупки и оправдания деньгам.

А утром Салли облегчила эту задачу вопросом - куда они потратят четыреста пятьдесят долларов, оставшихся от выигрыша. Билл тут же широким жестом отдал их Салли, сказав, что это выигрыш и пусть она тратит их по своему усмотрению. Проблема была решена, но частично. Билл был уверен, что в бумажнике у него уже свыше полутора тысяч. В самом бодром духе он отправился на работу, тем более, что была пятница. Вечером с полученной зарплатой было уже две с половиной тысячи. Деньги будоражили Билла. Одержимый мыслью их увеличения, решительно направился в ювелирный магазин. Клейтон уехал в Центральный. Отправляясь в магазин, он даже не знал, что купит и куда девать приобретённое. Не выдавать же это за очередной выигрыш! На прилавке он выбрал кольцо для Салли, потратив все деньги, предусмотрительно оставив на обратный путь. Отойдя от витрины, он присел за столик и с осторожностью взялся за бумажник. Даже на ощупь он почувствовал, что он полон. Приоткрыв его, он сосчитал – пять тысяч двести двадцать семь долларов. Все деньги были совершенно новые, будто только что напечатанные. Чтобы успокоиться, Билл достал кольцо и минуту любовался им.

«Получилось, получилось, боже! – вертелось в голове. Он поднялся и подошёл к продавцу и бесстрастным голосом сообщил, что решил подобрать к кольцу еще и серьги. Продавец ничуть не удивился и, взглянув на кольцо, тут же предложил серёжки.

-У вас будет гарнитур, - любезно пояснил он. Расплатившись, Билл вышел. Бумажник уже отягощал карман.

«Зайду завтра в казино!», - весело подумал Билл. Но украшения жене решил не дарить.

«У меня будет ещё время это сделать!»

На выходные супруги собрались к родителям Билла. Всё утро следующего дня Билл потратил на убеждения жены ехать одной, сославшись на неотложную работу, чем нимало удивил Салли. Но женщина поддалась на уговоры, и Билл, окрылённый, отправился в казино.

В этом казино Билл был уже однажды, будучи студентом университета. Тут ничего не изменилось, если не считать нескольких игровых автоматов. Билл направился к рулетке. Некоторое время наблюдал за игравшими. Их было немного, игра шла вяло, ставки были невелики. Билл решил поставить пять тысяч, но разделить их на несколько ставок. Как странно было его состояние: он сел за рулетку не выигрывать, он сел, чтобы проиграть. Как это противоестественно, как удивились бы партнёры, узнав о его намерениях. Билла даже забавляло это необычное для игорного заведения желание, он чувствовал себя отличным от остальных игроков, и эта необычность придавала ему чувство превосходства и значимости.

Трижды он проиграл, поставив на «чёрное». В четвёртый раз он поставил на «красное». И что это?! – выигрыш!!! Он выиграл восемьдесят тысяч. Баснословная, безумная цифра для этого казино, не говоря о Билле.

«Как хорошо» Не нужно искать оправдания моим деньгам!» , - было первой его мыслью. На все предложения крупье продолжить игру Билл ответил решительным отказом и, получив чек, направился домой.

Клейтон старался гнать прочь мысли об использовании денег, но меркантильные суетливые мыслишки так и теснились, толкая друг друга, не давая высказаться и закончить себя, и каждая была бестолковее другой.

«Нужно посоветоваться с отцом и с Салли. Салли так неординарно мыслит», - решил Билл. «А мысли пусть толкутся, может какая-нибудь будет достойна рассмотрения».

Спокойный, уверенный, богатый ехал Билл домой. Сердце грел чек и, потяжелевший на проигранные четыре тысячи, бумажник. Перед походом в казино ненужные деньги Билл оставил дома, мечась в поисках места их хранения. Он знал, что Салли могла заглянуть в любой уголок их квартиры, и тогда он вынужден был бы рассказать обо всём. О, как он не хочет этого! Придя в дом, он прибавил проигранные деньги к имевшимся, а чек, заработанный, вернее выигранный таким простым и легальным путём, гордо положил в бумажник. Он решил не дожидаться завтрашнего возвращения Салли и поехал к ней, вернее к своим родителям, в гостях у которых была жена.

Билл был не в состоянии держать в секрете такое выдающееся событие своей жизни, в жизни своей жены и, без сомнения, в жизни своих родителей – выигрыш. Баснословный выигрыш!

Свой приезд он объяснил торжественно и помпезно, чем взволновал мать. Но ожидаемый Биллом эффект разорвавшейся бомбы, вернее свалившегося счастья, его сообщение не произвело. Более того, никому не понравилось, что Билл выиграл деньги в казано. С него торжественно взяли слово, что больше в казино он не пойдёт. Но вопроса, которого страшился Билл, откуда у него деньги на первоначальную ставку, ему никто не задал. Как непредсказуем человек…! Той буйной радости, которой ожидал Билл, не было, а его, как школьника, принудили дать слово не посещать игорный дом. Даже такие близкие люди, которых, казалось, ты знаешь в совершенстве, ведут себя вопреки ожиданиям. Чего же ждать от остальных?

Отец Билла, шестидесятилетний жизнелюбивый человек, опустил сына с небес на землю, заявив, что не стоит ломать голову на деньгами, а тратить их, не раздумывая.

-Купи хорошую машину и точка. Что тут думать? Выигранные деньги – лёгкие деньги и тратить их надо легко! - На том и порешили.

«Ну, что же, пусть будет так. Да и какие это деньги! Дело на них не откроешь. Машина так машина!», - отдался на волю отца и, солидарных с ним, матери и жены, Билл.

На Мартина Коллена выигрыш Билла произвёл потрясающее действие. Больше всего его поразила не сумма выигрыша, а почти безусловное его предвидение Биллом. В ресторан пришлось вести не только Мартина, но и всех остальных, работавших с ним в офисе, включая своего начальника, так что вместе с женами и подругами набралась дюжина. Было весело и беззаботно. Весь вечер советовали, какую купить Биллу автомашину и вспоминали счастливые случаи подобных выигрышей. Билл остался доволен. Равного ему в сумме выигрыша среди героев рассказов не было. Но более всего он остался доволен Мартином, который искренне был рад удаче Билла.

«Хороший парень! Такой и в беде не подведёт», сделал заключение Билл.

Через неделю Клейтон приехал на работу на машине. Это был сверкающий , последней модели, «Форд». Мартин, дружески похлопывая по капоту, приговаривал:

-Хорош , хорош! - и в голосе его снова слышались радость и восхищение.

«Хороший парень!», - снова подумал Билл.

Удачи так и сыпались на голову Билла. Ему предложили должность начальника отдела, вместо, ушедшего на повышение, прежнего.

«Совершенно случайно!», - думал Билл. «А случайно ли? Может выигрыш мой определил выбор? Ну, почему я так плохо думаю о людях?» - корил себя новоиспечённый начальник. – «Я всегда был на хорошем счету и тут уже три года – стаж».

Прекратив заниматься анализом, Билл принял назначение как должное, к тому же оклад был в два с лишним раза больше теперешнего, и перед ним открывалась возможность стать акционером компании на льготных условиях.

Все эти события отвлекли Билла от главной линии его настоящей жизни – фетиша денег, которая стала смыслом и целью его существования. Он был в полной власти, как он хотел верить, игры провидения и предчувствовал, что остальные направления его существования будут отныне только спутниками этой главной линии, но пересекаться не будут и эти параллели предполагали, что он вынужден будет вести двойную жизнь. А то, что это надолго, если не навсегда, он чувствовал интуитивно.

Жизнь шла своим чередом, требуя расходов. Супруги стали тратить значительно большие суммы на питание. Бесспорно, это следствие нового назначения Билла, заключали близкие. Клейтоны приобрели большой холодильник, потому что прежний стал таким маленьким, что было удивительно, как этого они не замечали раньше. Возросли бесконечные мелкие расходы. У Салли появилась привычка заходить в дорогие магазины; по большей части она просто смотрела, но порой делала покупки, не очень значительные, но всё более регулярные. Если Салли, хотя бы раз, пересчитала стоимость приобретённого ею в течение месяца, то, без сомнения, бы обнаружила, что сумма почти в три раза превышает заработок мужа. Но Салли не считала и не думала, она полагалась на супруга, а появившаяся возможность совершать покупки и быть уверенной, что это не последние их сбережения и завтра Билл снова выложит требуемую сумму, сделала Салли спокойной и не раздумывающей над такими мелочами, как деньги.

За жену думал муж. Он пребывал в бесконечных раздумьях. Сумма его накоплений приближалась к ста тысячам. Приходилось бесконечно менять мелкие купюры на стодолларовые, но странным образом: в случае значительных его расходов вместо крупных денег снова появлялись мелкие. Сумма, без сомнения, увеличивалась на размер траты, но почему менялись купюры, Билл не понимал. Не понимал вообще всё происходящее, но несомненную причастность к чему-то чудесному, он ощущал. Думать же над чудесами было некогда. Вполне хватало раздумий и забот о бесконечных уловках уединения, необходимых для пересчёта наличности, подготовки денег к обмену для их дальнейшего хранения или использования. Целая казна и настоящая бухгалтерия, чёрт возьми!

Григорий Иванович Островерхов уже четыре дня не ночевал дома. Вероятно, не ночевал бы и сегодня, но за ним пришёл сын, совершенно непонятно каким образом убедивший охрану пропустить его на территорию института, и , буквально, вытащил отца из лаборатории. Григорий Иванович был растрёпан и возбуждён, но на насилие сына не обижен. Сев в машину, он попросил пить. Сын налил ему из термоса чай.

- Не засни только! - предупредил сын, что отец послушно обещал.

У калитки дачи в ожидании стояла жена Григория Ивановича – Татьяна Ивановна, на вид которой нельзя было дать более тридцати пяти лет, но судя по возрасту сына, ей было далеко за сорок.

- Привёл, слава тебе , господи! - с глубоким облегчением вздохнула она, и погладив мужа, как ребёнка, по голове, повела его в дом за руку.

- Сашенька, баньку там подшуруди! - обратилась она к сыну. Поставив машину в гараж, сын направился к бане, стоящей на краю участка.

-Два дня уже топим, тебя ждём. Вчера Сашу не пустили в институт, а сегодня охрана сменилась – видимо, душевнее люди оказались, вот и вызволил тебя, с материнской заботой обращалась она к мужу.

- Ты спал хоть? - усадив мужа за стол, спросила Татьяна Ивановна.

- Ну, конечно, я же тебе говорил, что в лаборатории есть диван, - утвердительно ответил Григорий Иванович.

- Ну-ну, не засни! – недоверчиво повторила слова сына Татьяна Ивановна. – Сейчас в баньку сходишь и отдохнёшь, и она снова погладила мужа по растрёпанным остаткам волос и поцеловала в голову.

Григорий Иванович безучастно сидел за столом, механически ел подставляемые женой блюда и даже посторонний человек увидел бы огромную усталость в облике и движениях учёного мужа. Он был сейчас во власти жены и знал, что нужно выполнять её указания: пить, есть, идти в баню, а завтра он будет свеж, бодр для своих бесконечных исследований.

Сын сообщил, что баня готова и жена вновь за руку повела мужа и оставила их вдвоём с сыном. Через полчаса она принесла чистое бельё и заглянула в баню. Там дым стоял коромыслом, вернее пар. Мужчины довольно ухали, сын охаживал отца веником.

- Пар выпустишь! - в один голос весело закричали они на женщину, и она, прикрыв дверь, заспешила заваривать свежий чай. Спиртное в семье Островерховых не употребляли совершенно и принципиально. Главным идеологом трезвого образа жизни был Григорий Иванович. Он считал, что даже самые минимальные его количества ослабляют умственные способности человека, а голова – главный инструмент, в особенности того, кто зарабатывает себе на жизнь, используя возможности данной части тела. Есть множество способов снятия напряжения, как умственного, так и физического и один, самый простой и доступный – это хороший чай. Да с мёдом, да из хрустального стакана, да на белоснежной скатерти! Либо с вареньицем! И пить неспешно, боясь обжечься, с наслаждением ожидая, когда он остынет. И лучше, если это вечерний чай. Боже! Как просто через такие доступные вещи достичь такого совершенства и гармонии, обрести покой, силы и уверенность на будущие дни и вечера, когда не будет не только чая, но и возможности даже подумать о нём.

Вымытый, напившийся чаю, Григорий Иванович в халате отдыхал на диване. Он лежал и старался отогнать от себя мысли о работе, но они настойчиво толпились в голове, отстаивая свою значимость.

Вот уже в течение десяти лет доктор биофизических наук, Григорий Иванович Островерхов, трудился над гипотезой дематериализации. Ему с огромным трудом выделили лаборатории с довольно приличным бюджетом, в составе группы работало восемь человек. Но с начала перестройки финансирование прекратилось совершенно. От группы осталось три человека и, оглядываясь назад, то есть оценивая проделанную работу за эти годы, Островерхов не верил в содеянное – так непомерно велик был труд и результат его. Если сопоставить несопоставимое, работники под его руководством лопатами вырыли Беломорканал.

Год назад их лаборатории было выделено две электронных системы и , последней разработки, аппарат спектрального анализа. Благодаря новой аппаратуре, полгода назад удалось закодировать практически все химические элементы таблицы Менделеева. Но Островерхов не спешил объявлять о своём успехе, считая это только началом работы. А работа шла тяжело и напряжённо. Особенно отрицательно повлиял на неё уход из группы двух сотрудников – Алёхина и Ищенко. Первый ушёл, вернее вообще уехал из страны, Алёхин. Он эмигрировал в Соединённые Штаты, а позднее сговорил и Ищенко. Никакие уговоры Григория Ивановича не смогли убедить двух молодых людей остаться в России. Даже очевидность близости научного открытия не сумела одержать верх над желанием обрести материальное благополучие сейчас, почти немедленно, а не через десять, пятнадцать, даже пять лет. Но что они сейчас там? Звонят, вроде довольны, работают, хотя не в своих лабораториях.

Основываясь на законах молекулярной физики и последних исследованиях генной инженерии, научная группа под руководством Островерхова разработала систему свёртывания и развёртывания кодов химических элементов и их преобразования. Работа была начата бестолково, почти с середины, но в успехе разработки кодирования Островерхов не сомневался. Для кодирования элементов нужна была специальная аппаратура и, заполучив её, вернуться к началу эксперимента не составляло труда. Поэтому все усилия группы были направлены на разработку преобразования, затем – на работу по увеличению скорости, вернее сверхскорости преобразования, то есть дематериализации.

Григорий Иванович был горд тем, что сумел правильно организовать научный поиск, в результате чего лет пять они сэкономили.

«Ого, где бы мы сейчас были, - радостно потирая руки и многозначительно улыбаясь, часто говаривал Островерхов, - начти мы с кодирования!» Группа боготворила своего руководителя и не без основания. Весь институт, вернее, посвящённые в данное исследование, понимали, что положительный результат перевернёт весь мир. Даже людям науки грядущее открытие казалось нереальным, ведь с его осуществлением возможно будет физически твёрдое тело превратить в ничто, перенести в другое место и вновь материализовать его. Сказка!

Но результат уже есть: вещество закодировано, закодирован его химический состав, его объём, масса. Код, образно выражаясь, сжимается до предела, а затем разворачивается уже в новом месте. Или ещё один образ: как из семени вырастает дерево, так из свёрнутого кода материализуется нечто, что несёт в себе данный код. Преобразование одного вида энергии в другой, от бесконечно великого до бесконечно малого, и наоборот.

Но всё от лукавого! Человек, как ты грешен и наш учёный муж не исключение…

Тайно от всей группы Григорий Иванович вёл параллельно ещё одну работу. Вернее, она была ветвью той основной глобальной задачи, её дитём и, конечно же, любимым.

В основу данной разработки Островерхов положил закон противоположностей или «положительное» и «отрицательное». Имея результат по кодированию веществ, он закодировал химический состав своего организма, то есть вывел код «Индивидуума Островерхова Григория Ивановича, 1950 года рождения», и коду данного индивидуума задал положительную энергию, а отрицательную энергию задал коду химического состава американского доллара. Таким образом, в соответствии с законами физики, разноимённо заряженные элементы притягиваются, то положительно заряженный Григорий Иванович должен притягивать отрицательно заряженные американские доллары.

Почти два года ушло у Островерхова на совмещение денежного кода и своего личного. Необходимо было добиться, чтобы код доллара включил в себя информацию «индивидуума Островерхова». Задача казалась невыполнимой, коды существовали сами по себе и никак не желали идти на контакт друг с другом. Но в один из напряжённых дней Островерхов обнаружил, что коды совместились. Он был очень удивлён долгожданным результатом, безумно обрадовался, что даже не стал заниматься анализом совместимости. Получилось – и хорошо!

«Два года бился, пора бы и выйти! – радовался учёный, - ещё пару месяцев поработать и …и…и…!» Рассудок Григория Ивановича отказывался вообразить результат данной работы. Но ещё где-то в глубине души появлялся слабый голос, это был голос совести, но он был так слаб, что мощный голос рассудка безжалостно подавлял его, попросту игнорировал.

«Важно моё открытие, - увещевал себя Островерхов, - а то, что у него такой побочный результат – это явление временное и частное. Пусть это будет вознаграждением за мой труд и, не будем скромничать, мою гениальность».

Мартин Коллен, сослуживец Билла, был из той немногочисленной категории людей искренне радующихся успехам других, во всяком случае, успехам своих коллег. Неожиданный крупный выигрыш Билла позволил ему, Биллу, не только подняться по служебной лестнице, но и купить на выигрыш акции строительной компании, в которой он работал. Для Билла, определённо, наступила светлая полоса, если следовать чёрно-белой теории жизни. Удача шла впереди него, а вместе с ней и материальное благополучие. Пакет акций Билла приближался к десяти процентам, и у него брезжила реальная возможность войти в совет директоров компании. Несмотря на постоянную занятость Билла даже по выходным дням, приятели стали чаще встречаться. Поводом для встреч были незаконченные служебные дела, но в последнее время всё чаще разговоры заходили об открытии собственного дела. Вернее, предвкушая место в совете директоров компании, Билл рисовал перед Мартином перспективу развития нового направления в деятельности компании, идейным и финансовым вдохновителем которого являлся Билл, а рабочим механизмом - Мартин. И это был прекрасный союз мысли, денег и дела. Эти три составляющие так гармонировали друг с другом, и эта гармония превращала приятелей в друзей, более того – в союзников. Они предчувствовали плодотворность их союза, и оба были полны самых светлых надежд и уверенности в их скорейшем осуществлении.

Вот уже три месяца, как Билл Клейтон был избран в совет директоров компании и обладает более чем пятнадцатью процентами акций. Он может без труда скупить пакет, составляющий двадцать пять процентов, но этого делать не станет! Билл наметил развитие нового направления в деятельности компании и его правой рукой, даже его опорой, является, конечно, Мартин Коллен.

Место в совете директоров дало ему, прежде всего, возможность легализовать свои деньги. К этому времени у Билла было уже около пяти миллионов.

Приступив к обязанностям директора направления, Билл начал с того, с чего начинают все новоиспечённые руководители – с обустройства кабинета. Но Билла не интересовал интерьер, секретарша… Его интересы занимал сейф. Он сам спроектировал свой сейф, это был скорее не сейф, а сейф-кабинет – потайное хранилище денег. Для всеобщего обозрения была видна обыкновенная дверца высотой тридцать пять и шириной двадцать дюймов, но сейф был вмонтирован в нишу, размеры которой были равны длине и высоте кабинета Билла, но ширина хранилища была чуть более тёх футов. Это хранилище находилось как бы внутри смежной с кабинетом комнаты, встроенная мебель которой ловко маскировала эти скрытые три фута.

Реконструкция, отделка кабинета нового директора происходила за счёт средств компании. Билл не потратил ни цента. Он с удовольствием отстроил бы всё на свои деньги, но этого не требовалось, самое важное – потраченное увеличилось бы в два раза, а это составило около пятнадцати тысяч, и в каких купюрах они вернулись бы к Биллу, предположить невозможно. Пять миллионов он хранил дома в своём кабинете, куда практически перестал пускать Салли, поставив на дверь замок, объясняя это тем, что Салли во время уборки может положить не туда нужные и важные документы. Для подтверждения своих слов он натащил различных бумаг и чертежей, хаотически разбросав их на столе и в шкафу. Конспиратор!

Деньги лежали в столе, занимая три ящика, хотя будь они в стодолларовых бумажках, они вполне уместились бы в двух. В основном это были пяти, - десяти- и двадцатидолларовые банкноты и поэтому они занимали в два-три раза больше места.

Врезать замок в дверь Биллу пришлось после случая, когда войдя в кабинет на полу рядом с письменным столом он обнаружил две сотни десятидолларовых бумажек. Это было следствие очередной крупной покупки акций. Он заплатил за них около двухсот тысяч, а вернувшиеся к нему четыреста, были на одну треть в десятидолларовых бумажках. Деньги заполнили собою третий ящик, но две несчастные сотни, которым не хватило в нём места, нагло расположились под столом.

Билл сделал наблюдение, что деньги аккуратно укладывались рядышком, почти в строгом порядке с предыдущими, и будь в другом ящике хотя бы одна деньга, последующие расположились бы по соседству.

Салли не нашла в действиях мужа ничего особенного и установку замка восприняла очень спокойно, хотя её стремление к чистоте и порядку противилось хаосу кабинета.

«Билл сейчас серьёзный деловой человек, а я всего лишь домохозяйка и лезть в дела мужа, то есть в содержимое его, пусть и домашнего, кабинета не стоит», - рассудила Салли.

Жизнь Салли в последние месяцы была полна забот и хлопот, но какие это были приятные заботы! Основой этой, практически идиллической, жизни было их неустанно повышающееся благосостояние. И всё это заслуга Билла! Салли не могла нарадоваться на мужа, а его стремительное восхождение по служебной лестнице было просто чудесным.

«Ну, конечно, Билли такой трудолюбивый, такой целеустремлённый, такой талантливый, такой- такой….», - в один голос вторили и родители Салли, и её свекровь и свёкор, и в этом не было сомнения.

«Только благодаря его прекрасным качествам , за такое короткое время он сумел всего достичь и заработать так много денег. Конечно, не нужно сбрасывать со счетов, что Биллу сопутствует удача», - вспомнив выигрыш в казино, несколько охлаждала себя Салли, но даже этот случайный выигрыш она ставила в достоинство своему мужу и часто повторяла Биллу, что всегда была уверена в нём, в его успехе, правда не в таком быстром, но последнее время она всё реже прибавляла, тем более заметив, что Биллу не очень нравится акцентирование на коротком сроке его успешности. Поэтому осталась только успешность, в смысле успеха и удачи.

Главным же успехом в их семейной жизни было ожидание ребёнка. Салли была беременна уже два месяца. Её беременность совпала с окончанием учёбы в колледже и планы устройства на работу отпали сами собой. Об этом даже никто не вспоминал, а Салли – в первую очередь. Все мысли и чаяния были направлены на будущего ребёнка и Салли жила ожиданиями и мечтами о нём.

Очень рады появлению внука или внучки были оба будущие деды и бабки. И у тех и у других это был первый внук.

Салли с нетерпением ждала срока, когда можно будет определить пол будущего ребёнка. Порой ей хотелось оставить это тайной до рождения, тем более, что Билл был против определения, но Салли убеждала его, что зная определённо – мальчик или девочка, они будут внутренне готовы к восприятию конкретно сына или дочки, но наиболее весомым аргументом приводилась, что она не знает, какого цвета ей покупать приданое новорождённому – голубое или розовое. Против такого аргумента Билл не находил совершенно никаких контраргументов.

К тому же Билл сообщил, что Салли может подыскивать новую квартиру, в которой детская комната будет занимать главное место. Поэтому Салли- будущая мама, жена преуспевающего бизнесмена, была полна самых приятных мечтаний, какие только бывают в жизни людей, а женщины в частности, связанные с ожиданием рождения нового человека.

Внешне, вернее, на фигуре Салли, беременность не произвела ещё существенных изменений, но во всём облике будущей мамы чувствовалось что-то обворожительно женское, именно материнское начало. Салли стала более мягкой и осторожной в движениях, весь организм её работал на защиту зарождённой жизни, казалось, воздух вокруг неё приобрёл свойство защиты и обволакивает будущую мать особой оболочкой. Всё внутреннее состояние Салии преисполнилось гордой значимостью, сознанием приобщения к таинственному и непостижимому. От природы наделённая чувствами долга и ответственности, Салли ещё более углубила их. Она заметила, что с беремённостью изменилось отношение к ней окружающих. Стоило сообщить о своей беременности, как она замечала, что на неё смотрят с большим интересом и вниманием. Чаще всего это случалось в жилищных агенствах, куда она обращалась в поисках квартиры. Обязательное наличие детской комнаты вызывало в сотрудниках агенств некое уважение, Салли наблюдала это в изменившихся нотах голоса, в желании оказать ей небольшие знаки внимания, создать чуть больше комфорта.

Билл из-за своей занятости не мог уделять должного внимания Салли, что компенсировал деньгами. Данное обстоятельство Салли ничуть не огорчало, она была уверена в своём муже. Занятость будущего отца была даже предпочтительнее для Салли. В былые времена такое важное дело, как наём квартиры Билл не поручил бы жене, а сейчас даже её покупку он возложил на неё, и это доверие чрезвычайно возвышало Салли.

Поиски квартиры затягивались, и причин этому было множество. Салли не подходило место (они с Биллом определили круг районов, в которых будут приобретать квартиру). Предпочтительным, конечно, был район, где жили родители Билла. Это пожелание было высказано будущими бабушкой и дедушкой, и молодые с ними с радостью согласились, тем более, что Салли была не очень уверена в своём умении воспитывать ребёнка, и помощь матери Билла ей была необходима, во всяком случае на первых порах. Поэтому, в конце концов как-то само собой определилось, что район будет родительский.

- Первое время можно будет пожить и у нас, - в один голос твердили родители, и Салли вполне была с ними согласна.

Шёл уже шестой месяц беременности, а квартира так и не была найдена. Билл уже начал волноваться и решил данным вопросом заняться сам, на что Салли ужасно обиделась. У них даже произошла ссора, вернее, ссорилась одна Салли.

-Ты мне не доверяешь, ты сомневаешься во мне! Думаешь, что куплю что-нибудь неподходящее! Нет, я знаю, тебе жалко денег, жалко денег для своего будущего ребёнка! Тебе жалко, жалко денег! - не на шутку разошлась Салли.

Билл никак не ожидал такой бурной реакции, и с трудом успокоив жену, заверил, что он полностью полагается на её ум, практичность, вкус и он просто хотел помочь, учитывая её теперешнее положение.

Салли успокоилась и с ещё большей энергией взялась за поиски квартиры. Конечно, она вполне сознавала, что упрёк Биллу в скупости был совершенно необоснован, уж в чём-чём, а в деньгах он её совершенно не ограничивал, особенно заметила она это в связи с её беременностью. Но слов своих брать назад Салли не хотела, тем более Билл, казалось, не придал большого значения этому скандалу и всё отнёс на её теперешнее положение.

Но, то ли скандал или же просто продолжительность времени, потраченного на поиски, возымели действие, квартира неожиданно нашлась и мгновенно забылись все волнения и предшествующие неудачи. Но это была не квартира – это был дом. Его сдавали на длительный срок, но требовали предварительную оплату за год вперёд и как всегда в таких случаях, наличными. Дом соответствовал всем требованиям семейства Клейтонов, но баснословная сумма платы приводила Салли в смятение и она в первый день так и не сумела рассказать Биллу о находке.

Утром, чувствуя, что до вечера дотерпеть у неё не хватит сил, Салли решилась сказать Биллу о доме.

- Билли, я наконец, нашла нам квартиру, - начала Салли.

- О! Да! Где? Что за квартира, рассказывай! – с интересом откликнулся Билл.

- Но это не то, что ты думаешь. Это дом.

- Дом? – удивился муж.

- Нет-нет.., - заторопилась Салли. – Я объясню.

Билл сделал выжидательное выражение и с ещё большим интересом посмотрел на жену.

- Это дом как раз на ….-стрит. Совсем недалеко от твоих родителей. Правда, он одноэтажный, но там есть всё, что нам нужно.

И она, торопясь и сбиваясь, начала перечислять удобства дома и вдруг, как бы споткнувшись, осеклась.

- Но, Билл, это так дорого. Вернее, это не дорого, но дорого потому, что хозяин требует оплаты на год вперёд. А если разбить по месяцам, то и совсем недорого…. – с робкой надеждой говорила Салли.

- Подожди – подожди. Так этот дом не продаётся? Ты опять хочешь жить на съёмной квартире? Пусть в доме, но не в своём доме? - Билл повысил голос. – Я ничего не пойму? Ты полгода ищешь нам квартиру, а предлагаешь мне опять снять это же самое, но в другом районе?! – Билл даже вскочил.

В следующее мгновение он уже был у ног Салли, так как жена плакала навзрыд, заламывая руки, что говорила она, понять было невозможно. Билл потрясённый такой бурной реакцией жены, отнес данную истерику на беременность, был согласен на всё, лишь бы прекратить поток слёз, причитаний.

« Видимо так нужно богу. Не дорос я еще до собственной квартиры»,- философски думал Билл, бегая со стаканом воды вокруг жены.

- Так сколько нужно заплатить? - примирительно спросил Билл .

- Восемьдесят тысяч…, - хлюпая носом и вопросительно – выжидающе поглядев на мужа, сидевшего у ног.

-Ха, Ерунда! – выпрямившись, беззаботно хмыкнул Билл.

Салли недоверчиво взглянула на мужа. Слёзы просохли.

- Восемьдесят тысяч, - повторила она.

- Так заплатим, заплатим. Да, я забыл тебе сказать, мне должны выплатить дивиденды.

И видя всё еще сомневающееся, раскрасневшееся от слёз лицо жены, Билл заверил, что она может не сомневаться в деньгах, в точнее в своём муже.

- Деньги будут. – Сказал, как отрезал, Билл. – Даже не сомневайся, бери этот дом.

Эта уверенность передалась Салли и она почему –то неожиданно солгала:

- А, кстати, этот дом через три года можно будет выкупить.

Почему через три года и почему с её языка сорвалась эта ложь, она не знала, но видимо она хотела сгладить свой промах, который, в то же время, не хотела признавать промахом, но, тем не менее, солгала.

«А может быть и правда выкупим?», - свято оправдывала она себя. Уверенность Билла передалась Салли и она уже ничуть не сомневалась, что вся сумма будет готова, хоть завтра и дом будет, в конечном счёте, их собственностью. Если уверен Билл, то разве можно быть не уверенной ей? Вечером супруги поедут смотреть дом.

Часть вторая

Скоро год исполнится со дня гибели Николая Глухова, а Григорий Иванович не может войти в нормальный режим работы, то есть в привычное русло жизни. Первый месяц буквально всё валилось из рук. Островерхов никак не предполагал, что смерть, в достаточной степени, постороннего человека – просто коллеги, так сможет выбить его из колеи. С гибелью Глухова, в Островерхове произошло какое- то переосмысление сущности человека, точнее самого Григория Ивановича. Откуда-то выскочила неприятная, противоречащая всей человеческой натуре, разрушительная апокалиптическая концепция «суета сует», так неприемлемая и отвергаемая учёным-материалистом. Раздумья о смысле жизни обычно волнуют человека в молодые годы, этот период был давно пройден и забыт Островерховым. Оказалось, что мысли о жизни трансформировались в философию его работы, потому что работа и только работа была смыслом его существования. Он сознавал, что такие размышления малодушны, тем более в таком возрасте, когда за плечами огромный путь, вернее огромная работа, от него сегодня зависит не только деятельность института, лаборатории, в частности, но даже судьба совершенно конкретных людей, связанных с ним посредством общего дела. Логика и разум требовали оставить философию, но отвратительный червяк подсознания сосал душу.

«Стоит ли мучиться, убиваться на работе? Ну, добьюсь я, что у меня будет столько денег, что хватит не только лабораторию оборудовать по наивысшему уровню и людям платить по потребности, а мне-то что с этого? Много ли нам с Танюшей надо? Да всё по минимуму! Так стоит ли жертвовать во имя блага какого-то человечества, если мне, конкретному индивидууму, ничего не надо?! А цель моей работы глобальна и решение её будет иметь поистине общечеловеческое значение», - рассуждал Островерхов.
О! Стыдись, стыдись, учёный муж! Что остаётся тогда на долю простого смертного, слыхом не слыхавшего о высоких материях и по уши увязшего в болоте жизни среднестатистического человека?
Дни и недели шли, а опустошённый учёный бездействовал. Работа лаборатории, конечно, не останавливалась, но шла она инерционно; коллектив терпеливо ждал, когда руководитель выйдет из депрессии. Некоторые даже осторожно советовали Григорию Ивановичу обратиться к психологу, но Островерхов, не придававший вначале этим разговорам значения, однажды резко оборвал, в очередной раз услышав о психологии, заявив, что он не кисейная барышня, чтобы ходить к докторам такой специализации. Именно такой отрицательный ответ на предложение сходить к специалисту, обнадёжил сослуживцев скорой реабилитацией своего руководителя.
Первой ласточкой, возвестившей о процессе восстановления, был приход нового сотрудника в лабораторию. Его привёл сам Григорий Иванович, а ему, в свою очередь, отрекомендовал бывший сокурсник, ныне декан факультета органической химии университета. Рекомендации были самые положительные – одарённый молодой человек, прекрасная дипломная работа, тема которой вполне достойна кандидатской диссертации, желание учится дальше. Звали его также как и Глухова – Николаем. Фамилия – Вершинин. Он был сыном одного из первых лиц в городе и принадлежал к «золотой молодёжи», если не брать во внимание ВУЗ, который закончил молодой человек, вопреки повальному стремлению нового поколения приобрести специальность законника или финансиста. Кроме того, бестолковым тусовкам предпочитал театр оперы и балета. Но аскетом он не был, просто это был классический тип образованного интеллигентного человека, какие в настоящее время стали раритетом. Выросший в полном достатке, с гарантией обеспеченности обозримого будущего, молодой человек входил в жизнь легко и уверенно. Но это была не та юношеская самонадеянность, которая свойственна почти каждому, вступающему в жизнь, а уверенность, всегда присутствующая в человеке одарённом и талантливом. Врождённый интеллект, как зерно упавшее на благоприятную почву интеллигентной обеспеченной среды и разностороннего образования, принёс ожидаемые прекрасные плоды - Коле Вершинину были по плечу любые вершины. Всё ему давалось необычайно легко, начиная с учёбы в школе, далее – в университете и сейчас на аспирантском поприще. Не было у него бессонных ночей в период сессии и просто напряжения в учёбе, также легко он начал работать под руководством Островерхова.
Островерхов понял, что в институт пришёл яркий талантливый человек, которого не должны сломить ни будущие неудачи научной деятельности, ни жизненные перипетии, ни материальная зависимость, ни зависть коллег. Это целеустремлённый человек и цель его одна – наука. С первых дней Колиной работы в лаборатории, Григорий Иванович увидел насколько неординарно мыслил и действовал молодой аспирант и, сравнивал себя, молодого, с Колей Вершининым - всё было в пользу Вершинина, и дистанция была просто огромная. Но это не огорчало, а напротив, доставляло Островерхову огромную радость и, видя, как после напряжённого рабочего дня, Николай, резво перепрыгивая через три ступеньки, весело усаживался в дорогую иномарку, он, кряхтя влезая в свои «Жигули», был уверен, что дело его не пропадёт, коль есть такая молодёжь, с которой можно свернуть горы.

Работа в лаборатории постоянно отклонялась он заданного направления, а именно исследования шли, в основном, в области физических энергий. Доктор Островерхов был уверен, что следует держать курс в изучении генной инженерии и на этом участке должен быть молодой, ещё не впитавший в себя чужого опыта, Коля Вершинин. Лаборатория увязла в бесконечном кодировании, дематериализатор был несовершенен, долларовая идея не принесла результата. Руководитель искал новые решения.
Посвящать в свои тайные исследования новоиспечённого сотрудника Островерхов и не думал.

« Во-первых: слишком много чести для такого молодого человека, во-вторых: это, возможно, отвлечёт его от основной работы, в третьих: зачем ему деньги, у него они и так есть- его папа в состоянии купить такую же лабораторию и четвёртое, вернее это первое обстоятельство – такой одарённый человек в ближайшем будущем сам дойдёт до решения подобной проблемы», - рассуждал доктор.
Более того, Григорий Иванович охладел к своему детищу – дематериализации американских долларов. Причина? Основная, без сомнения – трагический случай с Глуховым, а вторая – это время, которое всё сглаживает и умиротворяет, гасит порывы, притупляет желания и устремления даже таких учёных мужей. Актуальное и первостепенное становиться второстепенным и неважным, заботы и переживания прошедших дней кажутся незначительными и не заслуживающими такого внимания, какое им было уделено; ценности переоцениваются, и новый день, несущий свежую заботу, втягивает в свою, кажущуюся такой значимой, суету, увлекает вновь и все дела и поступки дня текущего представляются правильными и единственно верными, а завтрашний день беспристрастно корректирует вчерашний и путает карты.

Дом Клейтонов был возведён под крышу. Остались отделочные работы, на них, включая дизайн лужайки, не должно уйти более трёх месяцев, но для Билла даже этот срок казался непомерно большим. Подгоняло его не естественное желание въехать в свой собственный дом, построенный практически своими руками, по личному проекту, а неразрешимая проблема хранения денег. Строительство дома, потребовавшее огромную сумму, выразилось в их натуральном огромном количестве. Билл никак не понимал, почему возвращающиеся к нему деньги в основном были в мелкой купюре. Это уже раздражало его постоянно, мало того, что он превратился в инкассатора, Билл в последнее время всё чаще ловил себя на мысли о причастности к чему-то нечистому, возможно даже преступному. Но слушая в новостях об очередной махинации чиновников или о прямом воровстве, Клейтон несколько успокаивался, ощущая свою непогрешимость и начинал выстраивать теорию, основанную на том, что он ничего, и ни у кого не просил, тем более ничего не крал, поэтому его вины в сказочном обогащении нет, а он лишь игрушка в руках случая. Но теория почему-то рассыпалась, не создавая надёжной опоры для спокойствия и уверенности Билла в своей непогрешимости, так и не успев дать окрепнуть мысли поделиться тайной с кем бы то ни было.
В последний месяц Билл был поразительно бережлив, даже скуп. Окружающие объясняли это огромными затратами на строительство. Скупость Билла была связана исключительно с проблемой хранения денег – их стало так много, что они уже не помещались в хранилище и возникла опасность, что они будут укладываться прямо в кабинете. Деньги на кредитных картах кончались, а их пополнение влекло за собой непроизвольное самообнаружение сокровища, поэтому Билл с нетерпением ждал переезда в новый дом, где он сможет свободно разместить свои богатства.
Полный забот и терзаний возвращался со службы Билл. Бесконечный оптимизм Салли и очаровательный сынишка отвлекли его, и совершенно умиротворённый отличным ужином, Билл собрался расположиться около телевизора.
Салли направилась с сыном в детскую комнату. Уложив ребёнка, она вернулась, имея загадочный и торжественный вид. Билл с интересом взглянул на жену.

- Билли, ты не забыл, что через четыре дня четвёртая годовщина нашей свадьбы, - несколько театрально произнесла она.
- Как я могу это забыть, - сделал обиженный вид Билл.
- Так вот, я решила сделать себе подарок от твоего имени!
Билл насторожился. Салли направилась к шкафу и достала оттуда коробочку.
- Я думаю, что тебе понравится, - с этими словами Салли открыла футляр и достала оттуда ожерелье, камни горели на нём огнём! Билл вытаращил глаза.
- Алмазное, - затаив дыхание, нежно произнесла Салли.

Что было потом, Билл не мог себе простить.

- Сколько стоит? – темнея, как туча, произнёс Билл, грозно поднимаясь с кресла.
Салли , почувствовав неожиданную перемену в муже, оторопело стояла со сверкающим украшением в руках.

- Сколько оно стоит? Ведь у тебя нет денег! – тон Билла, как и вид, стал угрожающим.

- Сто семьдесят тысяч, - со слезами в голосе произнесла она.
- Триста сорок тысяч! Триста сорок!- Билл с яростью выхватил колье из рук Салли и бросил его в угол.
- Билли! – вскрикнула женщина, и этот крик совершенно лишил Билла рассудка. Он швырнул Салли как котёнка, благо кресло было рядом, и стал трясти её за плечи, с безумным лицом и побелевшими глазами. Голова Салли, казалось, вот-вот отвалится.
- Зачем ты это сделала? Зачем ты его купила? Триста сорок тысяч, триста сорок тысяч!- кричал Билл.

Ничего не понимающая, до смерти напуганная, Салли старалась вжаться в кресло, и что-то лепетала в ответ, но Билл не слышал её. Спустя минуту бешеный порыв прошёл, но страшное напряжение заставило Билла яростно ходить по комнате и повторять: «Зачем ты его купила?»
Салли разразилась слезами, целым потоком слёз. Билл, впервые видевший плачущей свою жену, совершенно успокоился.

- Конечно, я не должна была этого делать. У тебя и так много денег уходит на строительство, но я не думала, что это так разозлит тебя… И почему триста сорок, если сто семьдесят тысяч? – сквозь слёзы говорила Салли, добавляя, что Билл всегда сам хотел подарить ей бриллиантовое ожерелье.
«Что со мной?», - ужаснулся в душе Билл, с бесконечной болью глядя на жену.
«У меня лежат десятки миллионов, а я устроил истерику из-за ста тысяч…», - он осторожно прикоснулся к Салли. Чувствуя, что буря миновала, женщина разразилась ещё большими слезами, и это были слёзы испуга, жалости к себе, примирения и все те невыплаканные слёзы, которые есть в каждом человеке, особенно в женщине и ждут своего излияния.
Билл бережно прижал жену, целуя её голову, не понимая, как он, такой любящий муж, мог позволить себе кричать и, боже, даже толкнуть. Наверное, он мог её даже ударить. Боже, боже, какой ужас!
«Со мной происходит что-то неладное, я потерял над собой контроль», - думал Билл, успокаивая жену, и она, в подтверждение его мыслей, говорила, что он очень изменился в последнее время, стал раздражительным, и она не понимает причину.

-Больше такого не повторится! - заверил её муж, а милая Салли, всегда готовая к жертвам, преданно глядя в глаза мужу, предложила отнести колье обратно в магазин, но Билл ответил категорическим отказом и нежно оставив жену, поднял злосчастное украшение с пола. Высокая цена гарантировала изделию надёжное качество – ожерелье не пострадало и, осушив заплаканное лицо Салли поцелуями, Билл надел на прелестную шейку колье и подвёл её к зеркалу. Салли подняла голову и блек драгоценных камней осветил грустное личико, зажёг в милых глазах огонёк, улыбка тронула губы и обиженная женщина готовая простить, со вздохом успокоения поднимает руки для объятий.

Билл был удручён вчерашним скандалом. Ему было совестно перед Салли, но чувство вины тонуло в непокидающем его состоянии раздражённости и тревоги. Взяв утром счёт ювелира на колье, он обречённо поехал на работу приготовить деньги для его оплаты.
Ближе к обеду, закрыв на минутку кабинет, отсчитал требуемую сумму, стараясь освободить как можно больше места для предстоящего пополнения, но усилия эти были тщетны. Геометрическая форма пачек не оставляла возможности для комбинирования. Была надежда, что компенсация будет в крупных купюрах.
Оплатив счёт, Билл с некоторым страхом открыл дверь хранилища и облегчённо вздохнул, обнаружив, что сегодня ему повезло: триста сорок тысяч было в стодолларовых бумажках.
«Ну, ничего, скоро я от вас избавлюсь!», - радостно подумал Билл, закрывая дверь кладовой.
«Что за дикие мысли?- поймал себя Билл на слове «избавлюсь», - просто перевезу в свой дом», - поправился миллионер.
«Избавлюсь, - возвратился он к испугавшей его идее, но уже с долей иронии, - и может же придти в голову такая идиотическая мысль – избавиться от денег! "- пустился в рассуждения довольный владелец ведомого только ему богатства, и эта внезапно пришедшая нелепая мысль так позабавила его, что развеяла мрачное настроение, в котором он находился последнее время, Билл даже замурлыкал себе под нос и с весёлым, энергичным видом принялся за бумаги.
Работа шла механически. Билл просматривал документы, считал, выверял, сравнивал, а мысли его были далеко:
«Вот я сейчас обеспеченный, нет, я богатый человек, даже очень богатый человек. Чёрт побери, я могу себе позволить не работать, жить в своё удовольствие, путешествовать! Да…»
Воображение рисовало идиллические картины заморских странствий.
Конечно, он должен содержать семью, воспитывать сына, но главное, ему не нужно заботиться о хлебе насущном – и хлеб , и кров ему обеспечен. Но волокиты с деньгами ещё хватает. Ведь это бумажки, вернее, это бумажный эквивалент всех товаров и услуг, что есть на земле, и задача Билла Клейтона превращать эти бумажки в объекты материальные и нематериальные и первый этап уже налицо – это дом.
Мечты были самые заманчивые, и в основном физического свойства, но главное, они были осуществимы и средство их претворения в действительность было рядом, протяни руку и возьми.
Но Билл не мнил себя падишахом. Все его желания были слишком обыденны и приземлены. Это были мечты среднестатистического человека. Билл желал одного, чтобы жизнь его была тихой, спокойной и, главное, стабильной, и дай бог, если все последующие дни будут такими же, как сегодня.

Дом Клейтонов был готов. Построен и отделан он был в неимоверно короткие сроки, но это ничуть не отразилось на его качестве – он был великолепен. Многих поражала возможность Клейтона финансировать такой дорогостоящий проект. «Наверное, залез в долги!», - заключили пессимисты. «Набрал кредитов!», - констатировали более оптимистичные. Как ошибались и те и другие!
Сверхскоростное строительство казалось Биллу сверх медленным. Особенно последние этапы отделки были для него просто мучительными. Кредитные карты его и жены были пусты, зато хранилище набито деньгами до предела, и Клейтону не терпелось поскорее перевезти деньги в новый дом. Но это нетерпение было вызвано отнюдь не желанием въехать в дом, а ввезти туда вещи, то есть, в данном случае, деньги, элементарной необходимостью перемещения их в более просторное место, именно туда, где ты являешься полным хозяином. К тому же в доме совершенно не было никакой мебели, везти туда старую для Салли было подобно смерти. С трудом Билл выделил жене деньги на самый минимум. Это была их супружеская кровать, детская кроватка для Рики и небольшой набор кухонной мебели. Скрепя сердце, Салли согласилась привезти в дом старый холодильник, хотя старым его назвать было никак нельзя, он служил семье не более двух лет, но Билл заверил жену, что это временно, и он будет заменён. Салли также уверяла мужа, что прекрасно понимает, какие затраты понёс Билл в связи со строительством, и она готова ждать и год, и два новой мебели, бытовой техники и всего прочего убранства.
«Но, - тут Салли делала умоляющее лицо и трагический жест, - не тащить же в этот дворец (Салли очень льстила Биллу, называя так построенный им дом) эту рухлядь!»
Билл соглашался с женой, но в душе немножко обижался на такое безжалостное определение их настоящего окружения.
«Дом должен быть новым – это непреложный факт, а вещи в нём могут быть старыми, ведь они так привычны и надёжно служили! Ведь не веду же я в дом новую жену!», - сокрушался про себя Билл, но спорить с Салли не хотел.
«Я построил дом, а уют в нём пусть наводит Салли», - успокоился Билл.
Клейтону предстояла перевозка своего капитала на новое место, и дело это обещало быть непростым. Прежде всего, у Билла практически не было доступа в кабинет в нерабочее время.
Вернее, приход не возбранялся, нужно было только предупредить об этом охрану. Практика работы в выходные дни и вечернего бдения имела место, но придти с пустыми руками, а выйти нагруженным коробками, далеко не одно и тоже. К тому же коробок этих будет не один десяток, и уж этот факт не может остаться незамеченным.
Самый простой способ – носить деньги в портфеле. Кстати, Билл приобрёл себе вместительный кейс, чувствуя необходимость в нём. Но именно этот надёжный способ подпольный миллионер отвергал, его обуревало желание скорейшего водворения сокровищ на новое место. Кроме того, ещё более острой проблемой была Салли. Кейс в руках мужа для неё был обычным делом, но коробка вызовет несомненный интерес, поэтому портфель пока выигрывал во всех отношениях, и Билл, следуя своему принципу, что жизненная ситуация сама подскажет решение, начал потихоньку, два-три раза в неделю возить деньги в свой дом. О, с каким наслаждением он это делал! Обычно в конце рабочего дня, закрыв на несколько минут дверь, Билл с удовольствием укладывал деньги в кейс, и с удвоенным удовольствием перекладывал в своём новом кабинете, вернее, в новом хранилище своего домашнего кабинета. Деньги он укладывал пачками
Как обычно, по сто штук, разграничивая по достоинству. В рабочем кабинете деньги лежали как попало, купюры были смешаны, сейчас Билл наводил строгий порядок, к тому же вёл деньгам счёт. Как без этого? Тем более что он не знал их точного количества.

Дела компании шли последнее время неважно. Клейтон, занятый собственным домом, практически не занимался руководством, оставаясь в совете директоров. Данное положение особенно беспокоило Мартина Коллена, на котором практически держалось относительное благополучие фирмы. Человеку, который видел нестабильное текущее состояние дел, ясно представлялось отсутствие перспективы. Мартин был человеком действия, более того, действия незамедлительного, поэтому внёс предложение выступить на ближайшем совете с собственной концепцией развития компании, к тому же он был уже ведущим инженером.
И вот Мартин, которого привыкли видеть в джинсах и темной рубашке, явился в определённый день, как будто его ждал светский приём. Скажем по секрету - он даже посетил салон красоты по этому случаю. А случай был для Коллена значительный, скорее, это был не случай, а следствие трудовой деятельности Мартина, деятельности творческой. Результат вылился у инженера в множество расчётов и чертежей, которые лежали сейчас в толстой папке.

-Господа, - обратился к сидящим Мартин, - мне, как сотруднику нашей компании, далеко небезразлична её деятельность, а деятельность бывает либо прибыльная, либо убыточная. Простите за азбуку. Мы же в настоящее время занимаем промежуточную позицию между этих двух полюсов – деятельность наша нулевая, вернее, её финансовый результат равен нулю. Я полагаю, всё это присутствующим здесь более чем известно, но я всё-таки хочу назвать некоторые цифры….- тут Мартин торжественно открыл свою папку. Собравшиеся без особого интереса слушали неутешительные констатации и прогнозы.

- Нами выбрана неверная ориентация на строительство дорогих и роскошных особняков, - продолжал Колен, - это в корне неверно. Во-первых: дороговизна нашего строительства, во-вторых, а второе вытекает из первого - ограниченный круг заказчиков. Тут выступающий снова привёл статистику, явствующую о снижении количества желающих построить дом в их компании.

- Наш путь развития – это строительство дешёвого доступного жилья, но это далеко не то, что вы думаете , - энергично защищающимся жестом поднял руки Мартин, видя, как недоверчиво зашевелились слушающие.
- Я не призываю строить многоэтажки, мы будем продолжать строить отдельные дома-особняки, но строить будем из других материалов, и они будут разборные.

- Финские домики! - хмыкнул один из присутствующих. Гул, прошедший по рядам, был явно не в поддержку новатора. В ответ на этот ропот Мартин начал ещё более решительно:

- Мы сможем своим направлением облегчённого строительства сломать стереотип нечто фундаментального, построенного на века. Строить на века – это глубокое заблуждение! - Послышались удивлённые возгласы.

- Это глубокое заблуждение! Заблуждение не древнего, а современного человека, - убеждённо заглушил их Мартин.

- Утверждение «мой дом- моя крепость» было продиктовано нашим предкам жестокой необходимостью диких нравов, воинственностью. Да, да, войны не прекращаются и сейчас, и нравы изменились, но куда шагнуло техническое развитие человечества! Техника, тем более вооружение, разрушит любые стены и крепости, так стоит ли их возводить, если они не способны защитить человека в трудные времена? Всё движется вперёд и развивается, только строительная индустрия стоит на месте.

- А небосрёбы? – вставил один из слушателей и, обращаясь уже к аудитории, тем самым ища в ней поддержку.
- Небосрёбы? - повторил он.

Не желая слушать возражения, Мартин продолжал, и монолог его был убедителен, заставлял слушателей быть внимательными, так как они чувствовали новизну и необычность взгляда молодого строителя.

- Небоскрёбы – это не открытие, это лишь усовершенствование, а самое ценное в небоскрёбе – это лифт, а стоит ему сломаться, как этот строительный шедевр превращается в проклятие. Нужно строить легко и удобно и к тому же с расчётом на возможные катастрофы, чтобы дом не превращался в одно мгновение в склеп. Жилище человека должно быть привязано к человеку, заботится о нём, о его жизни, жизни конкретного человека или одного поколения. Поэтому моя концепция – это строительство таких жилищ, которые были бы рассчитаны на срок не более ста лет и служили одному, ну, двум поколениям, не больше.
Гул в который раз прошёл над головами. В основном в нём слышалось удивление.

- Я конкретизирую, - восстановил тишину Мартин. – Кто из присутствующих здесь живёт в доме своих родителей или в доме, построенном дедом? - Собравшиеся были озадачены столь неожиданным вопросом. Все в недоумении поглядывали друг на друга. Мартин не дал им опомниться.

- Я облегчу вашу задачу. Этими сведениями я располагаю. Никто! - гордо заявил Коллен и в подтверждение своих слов демонстративно представил бумагу, где были обозначены дата и место постройки жилья членов совета директоров. Прыть Коллена поражала собравшихся.

- Человека не интересует прошлое, не интересует будущее, он живёт настоящим, поэтому он не хочет жить в старом доме и в то же время он не хочет думать о тех, кто будет жить после него.

- Ну, да, после меня хоть потоп! - воскликнул один.
- Философия всё это! - подхватили другие.
- Причём здесь потоп? – без тени раздражения ответил Мартин. – Просто человек должен быть современным во всём: в средствах передвижения, в связи, в пище, в одежде, в отдыхе и, в первую очередь, в жилище – там, где он проводит, по крайней мере, половину своей жизни. Мы окружаем себя современной бытовой техникой, автомобилями, но упорно продолжаем жить в домах, построенных по доисторическим правилам. В строительстве, именно в жилищном, мы забыли слово «racio». Стремление к совершенству движет природой, а человек – часть этой природы, так почему мы остановились в этом рационализме, а бесконечно занимаемся второстепенным, отделкой в частности. Я не против красоты, - предвидя возмущение, возвысил голос Мартин, - но за этими мелочами мы забыли главное – строить дома, отвечающие современным требованиям, а главное строить быстро и недорого, строить не на века, а для одного поколения. Мы меняем автомобили, почему бы нам не менять дома? - Тут Мартин остановился, чтобы продолжить, но продолжить в цифрах и выкладках, поэтому, извлекая то одну, то другую бумагу, он доказывал коллегам уже совершенно конкретно о вполне реальном удешевлении строительства за счёт применения как нетрадиционных, так и известных материалов, завалил собравшихся чертежами трансформаций. Все окунулись в двадцать первый век, а Коллен всё сыпал и сыпал цифрами, сопоставлениями, перечнями материалов и их производителями и, казалось, нет им конца.
Так долго совет не задерживался никогда. Но усталости члены его не чувствовали, все были в несколько возбуждённом состоянии, но в этом возбуждении преобладало более чувство интереса, нежели недовольства или неприятия. Коллен же был просто героем, но этого он пока не ощущал, хотя казался довольным, прежде всего тем, что его выслушали и, похоже, без особого отрицания.

- Yes! - Мартину хотелось выкинуть руку в утверждающем жесте - Начало есть!- радовался Мартин, собирая бумаги.

Передислокация денег грозила растянуться не на один месяц, учитывая транспортировку в портфеле, тем более, что это удавалось делать Биллу не каждый день. Всё осточертело ему настолько, что он был рад возможности этого не делать. Вернее Билл создавал себе всяческие препятствия, которые позволили бы избавится от необходимости брать деньги в кабинете офиса и, придя домой, улучать минутку, чтобы не вызывая подозрений Салли, закрыться у себя, переложить, рассортировать по купюрам, пересчитать, сделать запись в своём учёте.
С нетерпением ждал Билл отъезда жены с сыном к родителям, но Салли бесконечно откладывала поездку то из-за насморка, то из-за кашля Рики. Он рассчитывал во время отсутствия жены спокойно перевезти свой клад, не прислушиваясь к шорохам за дверью и не утруждая себя фантазиями по поводу запирания на ключ своего домашнего кабинета.
Билла раздражала эта бесконечная игра в прятки, и раздражение это нарастало с каждым днём. Казалось, у этого утаивания нет абсолютно никаких причин, во всяком случае, Билл в это свято верил, точнее, хотел верить, но почему же тогда он не расскажет об этом Салли, не говоря уже о ком-то другом, отцу, например? Почему не сказал ещё два года тому назад? У него даже не возникало желания поделиться своей тайной, с кем бы то ни было. Да и с чего начать рассказ? Деньгами он делился щедро, но сказочное их появление не доверял никому. Иногда Билл воображал, что стоит только что-то рассказать о чуде, то чудо в тот же миг исчезнет, а ему, ох как не хотелось, расставаться со сказкой, ставшей денежной былью. Но как ни пытался облечь своё обогащение в невинность, Билл осознавал, что это самообман и, на каком-то подсознательном уровне, понимал некую аморальность всего происходящего, если не сказать криминальность, именно ощущение чего-то нечистого, тёмного тяготило его, хотя деньги тратил не считая, не интересуясь стоимостью своих приобретений и покупок, а ориентируясь «на глаз».
О, как быстро привыкает человек к деньгам, вернее, к их неограниченности. Исчезает ощущение радости от сделанной покупки, всё становится обыденным и безинтересным.
«Я могу позволить себе всё, ну, или почти всё» - в последнее время всё чаще ловил себя на этой мысли Клейтон и эта сказочная возможность отнюдь не радовала его, а накладывала на чувства и желания какую-то мрачную печать и завершённость. Казалось, что некуда больше стремится и нечего ждать. У Билла даже пропал былой интерес к работе. Рядом с энергичным, деятельным Колленом, Билл представлялся механической куклой, ежедневно посещающий свой рабочий кабинет. Последнее заседание совета директоров, вернее доклад Коллена, поразил Билла. Он вдруг почувствовал себя букашкой, бессмысленно копошашейся вокруг своего существования. Мартин представился ему, да и прочим в компании, судя по реакции на его выступление, совершенно в другом свете. Деньги в жизни Коллена, безусловно, играют определённую роль, но ни коим образом не стоят у него на первом месте и даже не на втором, они для него само собой разумеющееся следствие его работы, которое неизбежно и закономерно, и поэтому он не думает о них и энергия его направляется в творчество. Завидовал ли Билл Мартину? Наверное , нет, потому что зависть – это чувство, которое обычно возникает к подобным себе, вернее, равным. Билл чувствовал, что Мартин для него почти недосягаем и зависти не было. Скорее можно говорить о восхищении, но это было бы слишком, ему не хотелось бы признаться в этом даже себе, просто он был рад за друга, но в то же время грусть поселилась в его сердце.
С обречённостью Билл продолжал заниматься своим главным делом – перевозить потихонечку деньги домой, регулярно пополнять свои банковские счета и счета жены, отчего, естественно, прибавлялось работы по транспортировке (почему-то потраченные деньги восполнялись именно в хранилище его рабочего кабинета, а не домашнего). Это было загадкой, как оставалась загадкой и мелкая купюра. Биллу осточертели эти пяти- и десятидолларовые бумажки, порой приходили и по одному баксу. Но это было уже слишком!

- Почему, почему, чёрт побери, нет в стодолларовых?! - с отчаянием укладывал деньги в портфель Билл. Им был разработан график посещения банков города, и он был очень рад, если кассир в банке менялся. Ему казалось, что мелкая купюра, несомненно, должна привлечь внимание банковского работника. Билл даже придумал несколько объяснений этому неприятному факту, но все они казались неубедительными. Действительно, если у меня магазин или даже несколько, то почему бы не воспользоваться услугами профессиональных инкассаторов?

-Хорошо, я экономлю, - рассуждал Билл.
- Но не до такой же степени, чтобы не иметь кассира и возить деньги самому! - уничтожал свои аргументы Билл.
- У меня игровые автоматы и я, опять же, из целей экономии собираю деньги сам и сам их сдаю в банк. Убедительно вполне! - пытался успокоить себя Клейтон, но отвратительный червяк сомнения продолжал сосать душу .

- Григорий Иванович, можно к вам? - приоткрыв дверь кабинета, спросил молодой человек, явно уверенный в положительном ответе, шагнул вперёд.
- Заходи, Николай, заходи! - указал на стул доктор.
- Григорий Иванович -, продолжал вошедший, - мне с вами, вернее, мне вас нужно спросить об одной вещи… - смущённо поглядел на руководителя аспирант.
- Да, пожалуйста, слушаю тебя, - Островерхов снял очки.

Молодой человек заёрзал на стуле, даже привстал, и Островерхов, почувствовав волнение Николая, выжидательно посмотрел на аспиранта, взглядом поощряя его начать разговор.

- Вы знаете, тут произошёл небольшой сбой в программе моего участка, и мне после устранения ошибки пришлось просмотреть почти всю базу дематериализатора, исключительно на своём доступе, - предупредительным тоном, заторопившись, произнёс Николай.
Григорий Иванович изобразил на своём лице полное доверие, подтвердив это успокаивающим жестом. Николай продолжал:

- Так вот, совершенно случайно, совершенно случайно, - повторился Николай, - я даже не знаю точно, каким образом, - тон Николая приобрёл извинительный оттенок, - обнаружил очень странный код, то есть систему наложения кодов.

Григорий Иванович откинулся на спинку кресла, а молодой человек начал оживлённо излагать начальнику суть своего открытия. Вся его робость исчезла, и перед Островерховым сидел уже не работник, случайно раскрывший чьи-то секреты, а молодой учёный, мгновенно понявший всю значимость своего случайного открытия и отринувший тут же нравственно-этические принципы перед всепоглощающим его научным интересом.

- Я ожидал, что ты найдёшь мой эксперимент, но я не думал, что так скоро. Сколько ты у нас? – вопросительно взглянул на Вершинина доктор и сам же ответил, - полгода, я ожидал через год, полтора, но ты молодец, я очень рад, очень рад.

Аспирант сидел как на иголках, не понимая как воспринимать слова руководителя, но судя по всему, его всё-таки одобряли.

- Ты верно определил код – да, действительно, это доллар, американский, а биологический – это мой, да-да, - с усмешкой произнёс Островерхов.

- Работа мною была начата пять лет назад. Доллар начинал у нас своё свободное хождение. Правда, у меня не было на момент кодирования в наличии купюр всех достоинств, а нашлось две пятидолларовые и одна десятидолларовая, их я и закодировал, но, я думаю, сто долларов имеют такой же набор составляющих. Да, кстати, ты этим и займись в ближайшем будущем, но не в ущерб основному делу, конечно, - поднял палец Островерхов.

- А ваш код? - спросил и тут же осёкся Николай. Его поразила, как молния догадка. Он, вытаращив глаза, уставился на руководителя.

- Ты правильно думаешь, - вывел его из оцепенения Островерхов, - но на сегодня хватит – итак слишком много мы с тобой сегодня сделали открытий, нет, ты сделал. У нас впереди, опять же – у тебя впереди, целая жизнь – всё успеем, всё сделаем, - поднявшись и несколько перегнувшись через стол, Островерхов похлопал аспиранта по плечу.

Молодой человек, поняв, что аудиенция окончена, также поднялся.

- Николай, - констатирующим голосом произнёс Григорий Иванович, - ещё раз акцентирую – это всё второстепенно, «хобби»! Главное – это наша работа в лаборатории, а у тебя ещё и диссертация, - почти отеческим тоном заключил Островерхов.

Через две недели, это было 17 октября, Островерхова не стало. Погиб он, как и Николай Глухов, в автомобильной аварии, по дороге на дачу. Вот тебе и «целая жизнь впереди», всего-то две недели и было впереди, четырнадцать дней и ночей, триста тридцать шесть часов и целая вечность впереди.

Наконец-то Салли уехала с сыном к родителям, и у Билла было целых три дня. Это казалось бесконечностью, правда, один день был выходным, но и его со счетов сбрасывать нельзя.
«Возможно, в воскресенье будет дежурить Роберт Стивенс, и пройти в кабинет будет несложно»,- успокаивал себя Билл. Роберт – это охранник, которого Билл знал хорошо , знал даже его семью, это был свой человек и пропустить Билла в выходной день в офис он мог и без пропуска.
Оставалось перевезти два мешка, мешки были довольно тяжёлыми, так как Билл буквально набивал их деньгами, но всё-таки подъёмными. Поверх денег Билл предусмотрительно положил всякий хлам, тем самым создавая иллюзию освобождения кабинета от ненужных вещей, которые жалко выбросить и поэтому он увозит их домой. Мешки, конечно же, должны быть открыты, чтобы любой встречный ничего не заподозрил, тем более охранник. Вот такая тактика была разработана Клейтоном. О! За эти почти три года он приобрёл много ценного опыта, которому мог бы позавидовать начинающий шпион, особенно в умении отвлечь внимание или перевести разговор от нежелательной для него темы. А нежелательной темой была тема денежная. Уже несколько месяцев он вообще не мог спокойно слышать о деньгах, они вызывали в нём какое-то физическое отвращение. Ему сразу же представлялась эта ужасная необходимость их перевозки, пересчёта, а самое отвратительное - сдача их в банк. Единственное чем он в последнее время занимался – это деньгами, они отнимали его душевные силы, и, кажется, уже и физические.
«Перевезти деньги домой и всё будет хорошо!» - как наваждение втемяшилось в голову Билла. Он был уверен, что стоит только переместить последний доллар в домашний кабинет, как к нему вернётся спокойствие и уверенность и эти глупые терзания покинут его душу. Откуда у него взялась эта мысль он не знал, вероятно, бесконечное напряжение породило эту спасительную идею самоуспокоения и он, как к островку, устремился к ней, надеясь на облегчение.
В воскресенье знакомого Биллу охранника не оказалось, работал парень, который аккуратно выписал пропуск пару месяцев тому назад ему и Мартину на те пять минут, которые потребовались им, чтобы забрать срочно потребовавшиеся Мартину бумаги из кабинета Билла. Клейтон терпеливо претерпел обязательную процедуру оформления пропуска, не определив время пребывания в офисе, и поднялся в кабинет, заранее зная, что не решится сегодня вынести деньги.
«Ну, чего я боюсь, почему бы не сказать охраннику сразу, что я повезу домой некоторые вещи?» - корил себя Билл и бесцельно усевшись в кресло, стучал кулаком по лбу, пытаясь выбить из головы глупый, ничем не оправданный страх. Нервозность чувствовалась в движениях Клейтона: он то барабанил пальцами по столу, то брал какие-то бумаги и тут же отбрасывал их, тёр лицо, произносил какие-то бессвязные слова.
«Сегодня не придётся везти» - окончательно заключил Билл и без того ясное дело, встал и почему-то направился в хранилище. В тесном помещении мирно стояли два готовых мешка с деньгами. Билл тупо уставился на них и вдруг начал пинать их ногой, делал он это серьёзно и с наслаждением, потом, сменив тактику, начал пинать левой ногой мешок, стоящий слева, а правой - другой мешок – справа. Пинал он методично и размеренно, стараясь не набить ноги, но вкладывая в удары всю злобу, накопившуюся у него к этим ненавистным деньгам. Уставший, но с чувством чего-то исполненного, он направился к выходу.
На утро следующего дня Билл отправился на работу с твёрдым намерением увезти хотя бы один мешок и эта заранее обусловленная им минимизация, то есть не оба мешка, была ему неприятна.
Ближе к обеду у него вдруг появилось желание перевезти оставшиеся деньга в портфеле – самым надёжным и проверенным способом, он хотел было уже положить деньги в портфель, но, заглянув в мешок, в сердцах снова закрыл его конспиративным хламом. Деньги лежали в мешке навалом и чтобы перевезти в портфеле, требовалось, по крайней мере, уложить в пачки, чего Биллу не хотелось делать категорически. С отчаянием он пнул мешок, закрыл дверь хранилища и уселся в кресло, деловито придвинув бумаги. В настоящий момент Билл представлял классический пример борьбы противоположностей, и местом противостояния была его душа. С одной стороны он не мог дождаться той минуты, когда все деньги будут дома, с другой - он всячески оттягивал процесс перевозки. Он страшился всяких непредвиденных обстоятельств, которые могут случится с ним, вернее с деньгами. У него не было страха потерять деньги, наверное, потому что был уверен - они тут же вернутся к нему, его буквально парализовывала вероятность раскрытия его тайны, и это казалось ему равносильно смерти. Ей богу! Поэтому, внутренне считая сохранение тайны делом первостепенным, Билл всё оттягивал и оттягивал неприятный момент перевозки, выстраивая то теорию занятости, то теорию наибольшей безопасности вывезти мешки в конце рабочего дня, так как ношами будет обременён не только он, но и народ повалит с работы. Решено! Он выйдет за десять-пятнадцать минут до конца работы; а сейчас? О! Он может со спокойной совестью сходить на ланч, а потом преспокойно работать три часа и сорок пять минут! Главное не думать о деньгах, главное не думать!
«Действительно, стоило ли так переживать!» - с облегчением сбрасывая мешок не только с рук, но и с души. Всё обошлось как нельзя лучше, если не считать бешено бьющегося сердца, которое Биллу пришлось успокаивать несколько минут, сидя уже у машине. Зато сейчас в потайной комнате домашнего кабинета Билл испытывал истинное удовольствие. Он погрозил кулаком мешку, своему злейшему врагу, которого всё-таки победил. Но врага нужно было ещё и выпотрошить, то бишь извлечь и разложить содержимое по купюрам, но Билл чувствовал, что сегодня сделать это не в состоянии, с него достаточно тех пятнадцати минут, когда он выносил мешок с работы.
«А пусть стоит!» - с наслаждением на прощанье пнул бесчувственный мешок.
С сознанием исполнения какого-то значительного дела, Билл вышел на веранду. О завтрашнем дне, вернее о последнем мешке, который предстояло перевезти завтра, думать не хотелось.
«Странно, мы живём в доме почти полгода, а я ни разу не сидел на веранде, тем более один? Всё дела, дела…» - отрешённо подумал молодой хозяин, с удовольствием располагаясь в качалке. Было начало ноября, но вечер был тёплый и безветренный, какие редко бывают в Л…… поздней осенью. Внутреннее умиротворение, которое наконец-то заглянуло в издёрганную душу Билла, полностью гармонировало с тишиной и покоем природы. Море гостеприимно расправило свои объятия нетребовательному ноябрьскому солнцу, обещая убаюкать его в своей пучине, нашёптывая о таких же лучистых, струящихся снах, подобных бликам, которые угасающее светило рассыпало на водной глади.
«Как хорошо, господи!» - блаженно вытянул ноги Билл.
Как прекрасна и совершенна природа, как прекрасен и совершенен человек, вершина её творчества и как далеко от совершенства всё созданное этим венцом природы, даже самый изысканный из шедевров, произведённых его умом, руками и сердцем. Отчего так, что мешает такому разумному и тонкому существу творить совершенство, равное ему, достойное его? Не потому ли из рук выходит уродство и карикатура, что ум на девяносто девять долей занят чем-то ненужным и отвлекающим и лишь одна сотая направлена на предмет своего творчества и созидания?!
Суета! И сотни, тысячи, миллионы людей с первого и до последнего дня своей жизни проводят в этой суете, даже не осознав всю её тщетность, а, следовательно, не сделав никакой попытки уйти от неё, уйти, чтобы творить совершенство.
А природа ждёт, ждёт терпеливо, когда наконец этот безумец прекратит воевать, пьянствовать, развратничать, объедаться и бездельничать и займётся делом, достойным своего создателя.

Окрылённый удачей вчерашнего дня, Билл энергично с самого утра направился в хранилище. Забрав мешок и закрывая дверь хранилища, Билл с радостью положил ключ в карман. Неожиданно у него возникла мысль выбросить ключ от злосчастной двери, он остановился, опустив мешок на пол, и стал отделять ключ от брелока, что-то не получалось, Билл старался, высунув язык.

- Вы хотите что-то выбросить, сэр?

От неожиданности Билл выронил ключи.
В дверях стояла секретарша.

" Я не закрыл дверь своего кабинета!" - с ужасом увидел Билл свою оплошность. Это было невероятно. Как могло это случиться , он не понимал.

- Вы что-то хотите выкинуть? Вам помочь? - повторила вопрос женщина.

- Нет, нет, Лили. Я сам, - заспешил Клейтон. Он нелепо, как курица над яйцом, засуетился над мешком. Лили вышла. Билл дождался, когда она сядет на своё место и почти бегом, насколько это было возможно, кинулся с мешком к выходу. Нервный и несобранный вошёл он в лифт, там был уже один человек. Кнопка первого этажа уже горела. Билл некоторое время держал мешок в руках, но то ли от нервного напряжения, то ли от тяжести, то ли в лифте было действительно жарко, но пот буквально струился по лицу Клейтона, чего раньше за собой Билл не замечал. Он неуклюже опустил мешок и полез в карман за платком.

- Деньги, ваши деньги!- обратился попутчик к Клейтону. Вспотевший Билл непонимающе посмотрел на человека, продолжая вытирать лицо платком. Тут он посмотрел туда, куда показывал ему ехавший с ним в лифте. На полу, около мешка, лежали деньги, их было полтора-два десятка, не более, высыпаться большему количеству помешала положенная поверх них куртка. Вид денег, вернее всё происходящее парализовало Клейтона.

«Не надо было везти деньги сегодня. На это указала назакрытая дверь и появление Лили и вот сейчас – упал мешок!» - молнией сверкнуло в мозгу.
Попутчик наклонился было, чтобы поднять упавшее и это его движение вывело Билла из оцепенения.

- Я сам, спасибо! - бросился он к деньгам, невольно толкнув мужчину. С ожесточением, точнее, с каким-то отчаянием, он подобрал деньги, сунул их в мешок, закрыв курткой, яростно утрамбовав её кулаком. Мужчина, оторопев, смотрел на Билла, рывки и ярость явно навели на него страх, он с видимым нетерпением ждал первого этажа. Но с ещё большим нетерпением ждал этого Билл. Он ощущал себя мышью в мышеловке. Интуитивно он чувствовал, что стоящий с ним в лифте человек не сделает ему ничего плохого, тем более не ограбит его, но как плохо было Биллу рядом с ним.
«Быстрее, быстрее!», - мысленно подгонял он лифт, но лифт, казалось, стоит на месте. Наверное, никогда минута не длилась так долго в жизни Клейтона! За эту нескончаемую минуту с Билла сошло не семь, а семьдесят потов. Он чувствовал, как пот струится по его спине, пульс, как удар молота, стучал в висках, мешок, который он снова поднял, казался огромной гирей, тяжелевшей с каждым ударом этого молота. Одно желание, одна мысль сверлила мозг:

«Выйти отсюда, выйти отсюда!»
Лифт остановился, невообразимо долго открывалась его дверь, попутчик пулей вылетел, а Клейтон , казалось, выходил из него целую вечность.
Чёрная полоса продолжалась. В холле его окликнул Мартин Коллен – ни минутой раньше, ни минутой позже. Билл обречённо опустил мешок. Мартин говорил что-то, Билл однозначно отвечал. Вдруг обратив внимание на вспотевшего Билла с ношей, Мартин вызвался помочь, тут же ухватившись за мешок, но Билл с отчаянием выхватил его и почти бегом бросился к выходу. Мартин с удивлением посмотрел ему в след.
Взвизгнули тормоза, отчаянно загудел сигнал, Билл инстинктивно остановился: водитель, чуть было не сбивший зазевавшегося Билла, на чём свет стоит ругал его из своей машины. Ничего не ответив, лишь для пущей надёжности зажав верх мешка рукой, другой что есть силы прижав его к груди, Клейтон, как заворожённый, шёл к своей машине. До неё ещё несколько метров, впереди бесконечная дорога в семь миль – и он дома. А за эти метры и мили может такое произойти!... Билл был готов ко всему, а значит , к самому худшему, то есть к тому, что хоть каким-то образом коснётся его тайны. Именно тайны, а не денег. Как на углях сидел Билл за рулём.
За дорогу ничего не случилось, без происшествий он внёс деньги в дом, в комнату-кладовую своего кабинета, но Билл почему-то не почувствовал ожидаемого облегчения, и если бы сейчас ему кто-то заметил, напомнил об этом, то он, вероятно, не понял бы его. Для Билла весь путь казался восхождением на Голгофу – и когда он ехал по городу, и по знакомым переулкам к дому. Красный свет светофора был вечностью, движение в потоке машин – черепашьим шагом.
Бросив мешок, Билл заспешил обратно на работу – ни радости, ни облегчения не было. Билл оставался в напряжении, он, как пружина, готов был распрямиться, освободившись от тисков, его сжимавших. Он забыл о том, как ожидал того дня, когда все деньги будут дома. Казалось, всё позади – живи и радуйся, но Билла раздражало всё: его сослуживцы, работа, даже завтрашний приезд Салли не радовал его, так как по причине возвращения жены он будет вынужден сегодня заняться деньгами – достать и разложить их. Билл понимал, что главный раздражитель – это деньги. Это они заставляют его думать о них, заботиться о них, бесконечно работать на них, то есть с ними, они уже не отпускают его ни на минуту, не давая покоя ни днём, ни ночью. Но Билл не хотел в этом признаться, поэтому искал более простое и обыденное объяснение своему раздражению.
Вечером, наскоро покушав купленной по дороге пиццей, Клейтон скрепя сердце вошёл в кабинет. Он почему-то решил разложить деньги непосредственно в кабинете, вернее, рассортировать их в кабинете, храниться они, конечно, будут в заветной комнате – кладовой. Билл притащил оба мешка и вытряхнул их содержимое. «Вытряхнул» - в данном случае явно не соответствовало действительности, ему пришлось вытаскивать, извлекать, выцарапывать, - так плотно деньги были утрамбованы. Когда Билл закончил эту работу, то понял, что совершил ошибку, решив разобрать деньги в кабинете – денег было огромное множество, они заняли почти всю середину кабинета, и это была целая гора, гора денег. Зрелище было удручающим.
«Вот это да…» - мрачно произнёс Билл. Чтобы разложить их явно не хватит и целой ночи. Он ещё раз окинул взглядом кучу, его внимание привлекли деньги, замаранные чем-то синим, вблизи цвет оказался скорее фиолетовым и это было не что иное, как чернила. Билл не помнил запачканных чернилами денег как минимум лет двадцать. Чернила существовали для него в раннем детстве, да ещё в книгах и кино. Но чернила на деньги явно были пролиты не вчера, хотя замаранные бумажки от других особо не отличались; в коллекции богача встречались и более старые образцы. Билл отобрал чернильные бумажки. Купюры были испорчены почти на одну треть. Чернильный ореол на каждой бумажке был совершенно одинаков, или почти одинаков, казалось, бывший хозяин, сложив деньги в пачку, одним концом опустил их в чернильницу, а потом, спохватившись, вытащил. Билл пересчитал меченые деньги, их было триста сорок: семнадцать по двадцать долларов. С каким-то благоговением Билл сложил особенные доллары и, поднявшись, спрятал их в ящике своего стола. Зачем, почему? Он и сам не знал, но в том, что эти деньги не потратит никогда, Билл был уверен.
Усевшись на пол, Клейтон приступил к ненавистной работе. Прошло три часа, куча не уменьшалась, хотя рядом возвышалась приличная стопка упакованных по сто штук купюр, аккуратно разложенных по достоинству, портретами президентов наверх, перехваченных бумажными лентами. Больше всего было пачек по пять и десять долларов, сто долларовых было лишь четыре пачки.
Руки механически выбирали одинаковые купюры, ум автоматически отсчитывал сто штук, затем привычно, почти профессионально, по-банковски, накручивалась бумажная лента, и конца этому не было видно. А мысли Клекйтона были далеко от предмета своего занятия. Автоматизм работы несколько успокоил его раздражённые нервы, вследствие чего мысли обрели форму мечтаний, а мечты людей, как обычно, бывают почти сказочные, поэтому приятные. Билл отправлялся в путешествие на лучезарные берега, рядом была милая Салли, сына он видел уже подросшим, а он, в довольстве и неге, качается на волнах в собственной яхте мечты. Кстати, мечты вполне могли быть реальностью, средство претворения их в жизнь лежало перед Биллом, но это средство, каким-то непостижимым образом отнимало у своего хозяина время, без которого совершить путешествие было невозможно. Билл чувствовал, что чем больше у него будет денег, тем меньше у него будет времени, которое он сможет тратить на себя, свою семью, работу. Деньги пожирали это бесценное сокровище, подсовывая взамен лишь огромный дом с огромными заботами и хлопотами, огромные счета в банках со значительными процентами, акции компании с нескончаемыми котировками и биржами и бесконечное нервное напряжение. Так что мечты Билла вполне могли остаться мечтами, и поэтому с таким удовольствием он сейчас покачивался на их волнах, а не собственной яхте.
Пальцы сводило от напряжения, мозг путал цифры.

«Устал. Всё. Спать.», - даже мысли были короткими и уставшими. Было три часа ночи. Куча оставалось большой. С трудом Билл поднялся на ноги, взял корзину для бумаг и начал переносить деньги в комнату- хранилище, ссыпая их в угол. Определённо, он не разобрал и одного мешка, стоило ли вытряхивать оба, но он старался не думать об этом, носил и носил себе. Наконец перенёс, перенёс и упакованные деньги. Беглым взглядом окинул кабинет , - не завалилась ли где ненавистная бумажка. Совершенно разбитый, он направился в спальню и, не раздеваясь, рухнул на постель.

- Билли стал просто невыносим последнее время, - жаловалась свекрови Салли. - Он стал ужасно жадный, контролирует каждый цент. Я экономлю абсолютно на всём! Чтобы не тратиться на бензин для моей машины, он сам покупает продукты, причём в самых дешёвых магазинах. Я целыми днями сижу дома с Рики. Я согласна, что нужно быть бережливым, расчётливым, но не до такой же степени! Да, если б денег не было, деньги есть, я точно знаю. Вы знаете, - Салли перешла на заговорщический шёпот, - я недавно видела карту счёта Билли в Ч….. – там лежит двенадцать миллионов, двенадцать! - Салли округлила глаза.
- Я вас прошу, - Салли страдальчески посмотрела на свекровь, - поговорите с Биллом, и отец пусть поговорит. А вдруг он болен? - неожиданно заключила Салли.
- Боже мой, чем? - испугалась женщина.
- Каким-нибудь психическим расстройством на почве…, - Салли подыскивала слово, - денежной мании. Ведь это же ненормально – иметь двенадцать миллионов и грызть сухари!
- Ну, так уж и сухари!
- На сегодняшний день, слава богу, нет, но любая болезнь прогрессирует, и я боюсь, что этим всё и кончится.

Свекровь старалась успокоить невестку, говоря, что она явно сгущает краски, что Билл просто заботится о будущем, экономя сегодня, но поговорить с сыном обещала.
О! Билл! В чём тебя подозревают! Милые женщины, всё гораздо прозаичнее – Билл просто устал заниматься деньгами, ему попросту это надоело, поэтому он решил свести до минимума все расходы. Но не мог же он рассказать всё, даже жене, даже маме.
А расходы, уже с учётом всех сокращений и экономии оставались немалые. Львиную долю забирал дом, к тому же Клейтон не приступал к оформлению лужайки, но сейчас, когда деньги были водворены на своё законное место, Билл планировал заняться этим приятным делом. Эта работа была для души, так, во всяком случае, полагал Клейтон. Предполагалось устроить хорошую детскую площадку, а как же иначе – о сыне, вернее, о детях Билл думал всегда. Но всем этим он займётся после поездки в Ч….
Конечно, сейчас он может позволить тратить деньги – место для хранения есть, но Билл знает нескончаемые потребности Салли (у Билла ещё достаточно свежи воспоминания о колье). Странно, такая непритязательная в начале их супружеской жизни, Салли, с появлением достатка превратилась в настоящую транжиру. У неё невообразимо развился вкус к дорогим вещам и магазинам. Вначале Биллу это нравилось и льстило его самолюбию, но скоро он понял, что аппетиты растут, и предела им нет. К тому же, эти потребности влекли за собой заботы для него. Единственное, на что он хотел тратить деньги – это на путешествия, но в ближайшее время такой возможности явно не представится, остальное, считал Билл, должно быть по минимуму, ну, во всяком случае, в пределах разумного.
Мыслимое ли дело – покупка гостиного гарнитура стоимостью в миллион! Восторженная Салли принялась живописать все его достоинства и совершенства: и дерево привезено из Африки, то есть за тридевять земель, и выдержка его чуть ли не четверть века, и клей какой-то супер прочный, в результате чего держать он будет лет двести, а кожа на диванах, так чуть ли не с динозавра. Билл категорически наложил табу на ввоз умопомрачительного гарнитура на территорию их дома. Обуреваемый желанием доказать жене бесспорную правильность его запрета, он тут же съездил и привёз мебель для гостиной в сто раз дешевле:
- Нам с тобой хватит, а дети пусть себе новую покупают, - поставил перед фактом жену довольный своей оперативностью муж. Жена вынуждена подчиниться и привыкать к новой мебели. Через неделю она находила мебель довольно миленькой, а главное современной. Муж, как всегда, был прав, но в таком случае появилась возможность потратить сэкономленные деньги, пусть даже некоторую часть, на что-нибудь другое, ну, например , например …

Две сумки были очень тяжёлые, но их общее содержимое едва составляло семь миллионов, сотнями лишь пять пачек, остальные были по пятьдесят и двадцать долларов. Билл очень сокрушался по поводу тяжеловесности денег, он даже пытался взвесить одну купюру и подсчитать предполагаемый вес будущей ноши, но подсчёты почему-то разнились с фактическим весом. Сумки, как и в прошлый раз, Билл положил в багажник заранее, улучив минутку во время отсутствия жены. В его поездках в Ч…. был отработанный приём: машину он оставлял на стоянке аэропорта, а по возвращении снова садился в неё. Данный маневр трактовался исключительно привычкой к собственному автомобилю, в смысле объяснения с Салли. Хотя, будь Салли наблюдательней, то легко могла бы заметить, что на своей машине ездил в аэропорт Билл исключительно при поездках в Ч…. Но Салли была обычной женщиной и наблюдательностью не отличалась, тем более не занималась анализом.
Ч… Билл не любил. Он ему казался слишком деловым, озабоченным и имел серый вид, а холодный , приносящий дождь летом и снег зимой, ветер с озера, был невыносим. Поэтому возвращение в теплый, солнечный Лос…. было для Билла всегда радостным, хотя больше двух-трёх дней в Ч…. он никогда не был.
В первую очередь Клейтон сделал все личные дела: сдал деньги, перевёл двести тысяч на карточный счёт, сверил остатки на всех имеющихся счетах, положил в бумажник пятьсот долларов и с лёгким сердцем и руками, направился по делам компании. Такой распорядок был для него привычен. Совмещать свои денежные заботы в Ч… с делами фирмы было обыкновением, говоря расхожей фразой «совмещать полезное и приятное», но что было полезным, а что приятным, вопреки логике «своя рубашка ближе к телу» приняло для Билла обратное отражение. Приятными были дела компании, они были конкретны, понятны, выполнимы. С деньгами же была бесконечная мука: то требовалась какая-то декларация, то нужно было закрыть один счёт и открыть другой, то возникала необходимость заверить подпись у нотариуса, поэтому посещение банка было сопряжено с бесконечными нудными проблемами, предусмотреть которые было невозможно.
Хотя рабочий день был в разгаре, с банковскими делами Билл управился за два часа, но короткий декабрьский день близился к концу, чем навеял на Клейтона лень, и, пообедав в кафе, он решил с бумагами компании идти завтра пораньше. Был сочельник, кругом стояли ёлки, висели гирлянды, всё дышало праздником, Биллу захотелось погулять по нарядному городу.
Как ни любил Билл свой родной город, но не мог не согласится, что рождественский Ч… был красивее Лос-…. Всё-таки рождество – это холод, вернее небольшой морозец и, конечно же, снег, а всего этого недостаёт южному городу. Именно настоящий зимний пейзаж и создаёт ту неповторимую атмосферу праздника, даже индейка здесь ароматнее и вкуснее, а запах ёлки, принесённой с мороза в тёплый дом, можно не только вдыхать, но даже пить. Этот запах напоминает детство и радость ожидания подарков, праздничного ужина, веселья.
Город зажигался тысячами огней, фантазии дизайнеров были бесконечны и причудливы, но люди, ради которых всё это создавалось, похоже, не замечали этой красоты: они были заняты нескончаемыми делами, и оценить всё это вспыхивающее и гаснущее великолепие мог только человек свободный от забот, точнее человек праздно гуляющий по этому огромному великану, приукрасившему себя к божественному празднику и грандиозно раскинувшемуся на берегу великого озера.
Билл, одетый тепло и удобно, с наслаждением вдыхая лёгкий морозный воздух, неторопливо шёл в спешащей толпе. Он шёл, защищённый от непогоды тёплой курткой, от материальных невзгод – толстым кошельком и кредитной картой, от плохого самочувствия – молодостью и здоровьем, шёл свободный и беззаботный, не думая о завтрашнем дне, любуясь шумным вечерним городом, готовящемся отметить в очередной раз рождение Христа.
Отель, в котором остановился Билл, был недалеко, и он решил зайти в кафе, посидеть, посмотреть газеты, поужинать, наконец.
Кафе было малолюдным и также уже полностью экипированным к празднику. На каждом столике стоял букет из еловых веток и, странно, все они были с шишками. Билл, невольно, потрогал шишки, несколько усомнившись в их натуральности, - и шишки , и ветки были настоящими.
Билл развернул газеты, попросив официанта не спешить с заказом.

- Что пишут интересного? - услышал Билл, он отвёл глаза от газеты и посмотрел на спрашивающего. Это был сидящий за соседним столиком немолодой джентльмен с интеллигентным лицом не очень преуспевающего человека. Билл Клейтон, несмотря на свою не очень долгую жизнь, по выражению глаз, лица мог определить материальное состояние. Постоянные финансовые затруднения накладывают, даже на человека творческой профессии, какой-то лёгкий оттенок грусти, на лице лежит след философских рассуждений о духовной сущности и невозможности игнорировать материальность существования.

-Простите, что побеспокоил… - начал извинятся человек, но Билл, дружески улыбнувшись, с удовольствием поддержал его в желании завязать разговор.
Поговорив о газетных новостях, перешли на разговор о погоде и рождестве. Они всё также продолжали сидеть за соседними столиками, неспешно переговариваясь.

-А знаете, - голосом, настроенным на лирический лад, произнёс незнакомец, у всех в рождество праздничное настроение, а для меня уже третье рождество связано с грустным событием.
Билл вопросительно посмотрел на него, отправляя в рот очередной кусочек бараньей отбивной.
Собеседник даже подвинулся на стуле, увидев в Билле заинтересованного слушателя и начал грустно-повествовательным голосом.

-Мой прадед приехал в Штаты сразу после войны, войны за независимость, - Клейтон с интересом уставился на говорившего. Впервые в его жизни человек говорил о своих предках, связывая их существование с такими далёкими историческими событиями. Билл не подозревал, что есть люди, которые так непосредственно соединены с такой давностью и ведущих отсчёт своего пребывания в стране так отдалённо. У Билла мелькнула мысль, что он толком ничего не знает о своих дедах и бабках и уж, определённо, не знает когда появились в Америке его предки.

- Есть точная дата – двадцать третье июня тысяча восемьсот шестьдесят второго года - ещё более удивил собеседник, тут он, видимо, счёл нужным представиться, коль речь зашла о таких точностях.
- Джеймс Ван Клиберн, - он наклонил голову, - бывший главный архивариус национального хранилища.
Услышав это, Билл с некоторым облегчением, снял с себя вину незнания своей родословной. Билл назвал себя, прибавив, что он из Лос-…..

-Прекрасный город-, - вежливо ответил Клиберн, тоном давая понять, что был там.
-Так вот, - с воодушевлением продолжал мужчина, - когда моему отцу исполнилось девять лет, его отец, то есть мой дед, заболел, заболел сильно, это был девятьсот одиннадцатый год, канун рождества. Дед достал свои сбережения, это было триста пятьдесят долларов, и велел жене писать завещание от своего имени, так как сам был уже в очень тяжёлом состоянии. Отца моего послали за чернилами, ему, заметьте, было девять лет. Момент был слишком волнительным- умирающий отец, завещание, смятение, суета и мальчик опрокинул чернильницу на столе, а тут же лежали деньги. Деньги схватили, но они почти на треть оказались залитыми чернилами. Наверное, их хотели обменять на новые, но, видимо , дела и заботы не позволили это сделать, да, скорее всего, не было такой нужды в них, и , как-то невольно, деньги превратились в реликвию.
Мой отец говорил, что благодаря деньгам, испачканными чернилами, особенно ярко запомнил тот несчастный день, он помнил его в мельчайших подробностях – рассказывал в чём был одет он, мама и умирающий отец, обстановку комнаты. Да, а дед-то поправился. Вот… Эти триста пятьдесят долларов мой отец передал мне. По обыкновению, ставшим уже традицией, в рождество, дед в рождество заболел, - напомнил рассказчик, - я в кругу семьи, так сказать, ставлю на стол шкатулку с этими деньгами и пересчитываю их, а потом уношу до следующего года. Нам кажется, что эти деньги приносят нам удачу, мы верим, что это так.
И вот, в позапрошлом году, как обычно, мы собрались в рождество, правда была только старшая дочь с мужем и детьми, а младшая дочь и сын не приехали. Так вот, по традиции, которая перешла от моих родителей, на праздничный стол, на середину стола ставили коробку с деньгами. Это чайница, в которой хранил эти триста пятьдесят долларов ещё мой отец, чайница цела, а денег нет, - тут рассказчик трагически развёл руками, - деньги исчезли…

-Куда исчезли? - продолжая жевать, спросил Билл.
-Никто не знает куда - фатальным голосом произнёс Джеймс.
Билл изобразил на лице удивление, но Джеймс не обратил внимание. Казалось, его не интересует слушает его Билл или нет, вероятно, ему необходимо было высказаться, озвучить свои переживания, а Билл оказался подходящим субъектом - незнакомым и никуда не спешащим. Он продолжил:

-После поздравления, как было каждое рождество, я открывал чайницу и торжественно пересчитывал деньги. Так делал мой отец, и почему мы это делали, я не знаю, но так было принято, это стало семейной традицией, вот как ёлка на рождество, к тому же мне было очень приятно это делать - пересчитывать триста пятьдесят долларов, я в эту минуту был преисполнен торжественностью и даже каким-то благоговением, извините за высокий слог. Вы не задумывались над тем, что живут люди, целые поколения, их окружают вещи, дома, книги; люди умирают, и с их смертью уходят и всё окружавшее этих людей, уходит в никуда, непонятным образом растворяясь, ведь даже дома моего отца уже нет, а эти триста пятьдесят долларов целёхонькие, и никакие годы, тем более люди, на них не повлияли, а ведь с того дня, как мой отец залил их чернилами, прошло почти сто лет, восемьдесят девять. Деньги пережили моего деда, отца, я бы передал их своему сыну. Но случилось…
Неожиданно Билл перестал жевать и напряжённо уставился на Джеймса.
- Простите, а какими бумажками были деньги? - сосредоточенным голосом спросил он.
- Семнадцать по двадцать и две по пять долларов.
Билл отодвинул тарелку и всем корпусом наклонился к рассказчику.
- Случилось что-то непостижимое. Вначале ужина я торжественно пересчитал деньги на глазах семи человек, положил их снова в чайницу, во время ужина она стояла на столе. И вот жена и дочка начали убирать тарелки, чтобы принести чашки, а чайницу дали внуку , Бобби, ему семь лет было два года назад, чтобы он отнёс её на место в нашу спальню. Он взял её в руки и открыл, чтобы посмотреть ещё раз на деньги.
-Дедушка, а тут нет денег - произнёс Джеймс, стараясь изобразить мимикой и голосом своего внука.
- Как нет? - продолжал изображать картину Джеймс.
Все бросились к чайнице, потом обыскали стол и под столом, даже столовую; денег не было нигде. Куда они подевались, не знает никто. Если сказать, что вечер был испорчен, это не сказать ничего. Был испорчен не только этот вечер, но и следующий, и вообще, с исчезновением денег ушло что-то из жизни, по крайней мере, моей.
За время рассказа с Биллом произошли большие перемены, если в начале повествования он довольно рассеянно слушал соседа, аппетитно поглощая ужин, то сейчас он поглощал соседа глазами. В каком-то внутреннем напряжении, он вдруг пересел к рассказчику за столик. Тот никак не отреагировал на это перемещение, горе звучало в его голосе, и весь облик вторил и подтверждал это.

- Конечно, - продолжал Джеймс, - что такое триста пятьдесят долларов – ничто, но вы ведь понимаете, что дело не в деньгах – не стало чего-то необыкновенного, исчезла невидимая нить, можно сказать, связь времён, - он усмехнулся, чувствуя очередную высокопарность своих выражений.
-Куда же девались деньги? - вставил слово Билл.
- Не знаю, не знаем. Дня через три мы пытались припомнить тот вечер. Все утверждали, что, пересчитав, я снова положил деньги в чайницу, крышку закрыл. Я и сам это прекрасно помню, да, по-другому и быть не могло. Во время обеда к ней никто не прикасался, это точно, да и кому нужны эти деньги, ведь все свои. Просто мистика какая-то. Да, да, мистика! - утвердительно произнёс Джеймс, будто бы Билл собирался с ним спорить.
- С того дня пошло всё наперекосяк. Вроде всё по-прежнему, но что-то не так, что-то исчезло из жизни, из души исчезло - закончил Клиберн и Билл ощутил, буквально осязал, щемящее чувство бесконечной тоски, исходившее от рассказчика.
- Мне кажется, я могу вам помочь, - осторожно произнёс Билл.
- Спасибо - машинально кивнул Джеймс.
- Я действительно могу вам помочь, то есть вернуть ваши деньги.
- Как вы не понимаете, что дело не в деньгах, в том, что…- Клиберн осёкся, не считая нужным снова объяснять тонкие материи, безнадёжно махнув рукой.
- Я всё прекрасно понимаю, вот поймёте ли вы меня. Я не такой кретин, что вздумал выложить триста пятьдесят долларов. Я хочу вернуть именно те потерянные деньги, что в чернилах.
Джеймс непонимающе посмотрел на Билла.
-Дело в том, дело в том, - взволнованно повторил Билл, ёрзая на стуле, - что ваши деньги находятся у меня.
К непониманию Джеймса добавилось удивление. Билл жестом попросил не перебивать его.
-Я не могу вам объяснить их появление у меня, также как вы не находите объяснения их исчезновению. Для вас тайна, как и куда они пропали, для меня точно такая же тайна, как они ко мне попали. Но я уверен, что это именно ваши деньги. Я даю голову на отсечение – это ваши триста пятьдесят долларов в чернилах, - торопливо и взволнованно говорил Билл.
Но Джеймс и не думал перебивать Билла, тем более отсекать ему голову.
Тайна исчезновения, похоже, преобразовалась в тайну обнаружения, и она совершенно сбила с толку архивариуса.
- Так, где же они? - неуверенным голосом спросил Джеймс.
- Они у меня дома, там, - Билл махнул головой, предположительно в сторону Лос-…. . – Значит так,- Билл даже привстал, - я звоню сейчас жене, всё ей объясню и она высылает деньги в Ч….
Билл поднялся, жестом приглашая собеседника последовать за ним.
Подошёл официант, увидев поднявшихся посетителей. Билл поспешно расплатился, на ходу объясняя Джеймсу дальнейший ход действий.
- Сейчас мы с вами едем в отель, он рядом, - успокаивал он Джеймса, имеющего совершенно отрешённый вид, и, похоже, готового следовать за Биллом хоть на край света, - там будет удобнее, я думаю, - каким-то заискивающим тоном продолжал Билл.
Джекймс имел вид телёнка на поводке – всё происходящее напоминало ему сон, и он лишним словом боялся разрушить его чары.
Поднявшись в номер, Билл тут же сел за телефон.
"Только бы Салли была дома", - как заклинанье твердил про себя Билл и, уже обращаясь к Джеймсу, сказал:
- Ведь в Лос-…. сейчас четыре часа, шестнадцать, - уточнил Билл, - так что жены может не быть дома, - раздумчиво-ожидающим голосом произнёс Клейтон.
Трубку в Лос-… сняли на пятый гудок. Билл старался говорить спокойно и толково.
- Салли, добрый день, дорогая! Я звоню тебе по очень важному делу, постарайся не перебивать меня и не задавать вопросов, когда я приеду, я всё объясню.
Такое вступление возымело своё обратное действие, Салли начала волноваться, но Билл уже более жёстко попросил выслушать его, выждав паузу и, поняв, что на другом конце провода успокоились и ждут, снова заговорил. Он объяснил, что во втором ящике стола слева лежат триста пятьдесят долларов, залитых чернилами, и попросил немедленно сходить в кабинет и найти эти деньги. Билл не отнимал трубку от уха, ожидая возвращения жены. Две-три минуты казались вечностью.
- Тут только триста сорок, - запыхавшимся голосом проговорила Салли.
- Триста сорок? - Билл вопросительно воззрился на Джеймса.
- Неважно, - отрешённым голосом произнёс Клиберн.
- Хорошо, пусть триста сорок. Они в чернилах? - решил удостовериться Билл, и, получив утвердительный ответ, продолжал:
- Немедленно вышли мне эти деньги в Ч…. Не переводом высылай, а бандеролью, экспресс -почтой, именно бандеролью, Салли! - Билл начал волноваться, - Салли! Оцени бандероль по максимуму и немедленно вышли деньги! Немедленно!
Видимо Салли говорила что-то о сыне, так как Билл советовал вызвать экстренно няню или попросить соседку посидеть с ребёнком.
Ещё раз изложив задание, и дважды продиктовав адрес отеля, Билл, даже не простившись толком с женой, положил трубку, наказав позвонить ему, как только отправит деньги.
- Ну, всё, будем ждать. – провозгласил Билл голосом, каким обычно сообщают о завершении трудной работы, - я сразу же сообщу вам, как получу деньги - давая понять Джеймсу, что данный этап их общего дела завершён.
Джеймс, похоже, с удовольствием бы остался ночевать, так ему не хотелось уходить, казалось, находясь рядом с Биллом, он держал в руках невидимую нить, связывающую его с реликвией, но разум и приличия заставили его встать и распрощаться, оставив номер своего телефона.
Дверь затворилась, и Билл остался наедине со своими мыслями. Мысли несчастного Клейтона были потрясающими своей масштабность, и каждая начиналась обращением к богу, тем же самым и заканчивалась. Так обычно бывает с человеком в минуты внезапно обрушившегося на него несчастья.

Прошло более месяца после смерти Островерхова и полтора со дня разговора его с Николаем Вершининым. Внезапная смерть нарушила планы работы и учёбы подопечного, но не настолько, чтобы сбить с толку аспиранта, точнее, начинающего учёного. Николай без особых затруднений нашёл нового руководителя диссертации, и, несмотря на короткий промежуток работы в институте, аспирант довольно крепко стоял на ногах и прекрасно осознавал, что после Островерхова руководство будет сведено к чистой формальности, и именно это вполне устраивало Николая. Такое положение вещей давало ему практически полную свободу, в том числе и свободу доступа к самым секретным объектам института, и, что самое важное, к дематериализатору. Помимо всех прочих способностей, в молодом человеке открылись задатки дипломата и отчасти разведчика, качества довольно редко встречающиеся среди научной братии. За неделю он очень ловко сумел выспросить у работников лаборатории о «денежной разработке» Островерхова. Никто ничего не знал, более того, по ответам, Николай сделал заключение, что его просто не понимают. Поэтому, убедившись, что код тандема «Островерхов-доллар» известен только ему, Николай Вершинин решил действовать смело и решительно.
"Ну, и гусь лапчатый был Григорий Иванович! Скажи кому – не поверят», - рассуждал про себя Николай, в полном одиночестве сидя в лаборатории за пару дней до нового года.
«Интересно, много он наворовал? Но, судя по тому, на какой машине он ездил, не очень. Хотя эти старики такие странные: могут набивать деньгами матрацы, а жить в «хрущёвке» и ездить на «копейке». Ну, ладно! О покойниках или хорошо, или ничего! Так вот, мы сейчас это сделаем!
«Ничего»! – Коля откинулся на стуле, помедлил, тем самым как бы фиксируя важность момента, и, спустя минуту запустил механизм стирания кода тандема «Островерхов-доллар». Годы работы доктора Островерхова безжалостная машина, запущенная молодым максималистом, уничтожала за минуты.
Николай ощущал себя вершителем справедливости. Пусть он не знает, много ли, мало ли денег сумел добыть при помощи своего изобретения учитель, возможно, ничего, ведь Островерхов не посвятил его в подробности, но сам факт отбирания денег таким непостижимым образом для обыкновенного человека, для Николая, был неприемлем. Наука самая возвышенная область человеческой деятельности, должна быть чиста от меркантильных интересов, данный случай рассматривался Николаем Вершининым как преступление.
-Нет, мы пойдём другим путём, да-да, мы пойдём другим путём, - с чувством удовлетворения и исполненного долга бормотал Колька крылатую фразу, объединяя наступление нового года с неизменным приходом чего-то нового, чистого, счастливого и оставлением за порогом всего старого и неправильного.

Задержка мужа в Ч… расстроила Салли, правда, он звонил ей оттуда по несколько раз в день, но именно эти звонки, более частые, чем обычно, волновали её. В телефонных разговорах чувствовалась какая-то недосказанность, тем более , что Билл твердил, что он всё расскажет дома. Что расскажет? И эти непонятные деньги в чернилах. Салли с нетерпением ждала мужа, к тому же деньги кончались, несмотря, как представлялось женщине, немыслимую экономию.
Билл прилетел вечером. Открывая дверь мужу, Салли невольно отпрянула, - на Билле не было лица, до такой степени изменился привычный облик человека.
- Что с тобой? - вместо приветствия спросила Салли.
- О, Салли! Это ужасно! - несколько даже театрально, трагически произнёс Билл.
Салли округлила глаза:
- Кто-то умер?- заглянула она в лицо мужа, боясь положительного ответа.
- Нет. Все, слава богу, живы и здоровы.
Салли облегчённо вздохнула. Тут супруги одновременно оглянулись на оставленного на диване Рики. Оба подошли к ребёнку, Билл взял сына на руки, но было заметно, что неизвестная Салли причина волнует мужа, не позволяя ему по настоящему радоваться встрече.
-Я сейчас приму душ, нет лучше ванну. Поужинаем, и я тебе всё расскажу, хорошо? - обратился Билл к ребёнку, имея в виду жену. Рики радостно обнял шею отца ручонками.
Салли отправилась готовить ванну для мужа.
"Ну, если он говорит об ужине, значит ничего страшного не случилось, - рассуждала Саплли, - Билл любит всё преувеличивать." Она даже что-то напевала. Радость от возвращения мужа превалировала над тревогой ожидания неприятных известий.
Ванна, домашняя обстановка оказали на Билла своё несомненное успокаивающее и умиротворяющее действие. За стол он сел с ещё чуть влажными волосами. Салли порхала вокруг, но, накрыв стол, и поцелуем пожелав мужу приятного аппетита, отправилась укладывать спать Рики. Вернулась она скоро, - здоровый ребёнок засыпал быстро и, вообще, сын у Клейтонов был эталоном, о котором мечтают родители, Рики был образцом правильного, нормального ребёнка. По этому малышу можно было сверять этапы развития с медицинскими энциклопедиями – всё положенное появляться в данное время, появлялось и развивалось у Рики неукоснительно. Кроме того, это был очень послушный ребёнок, если возможно говорить о послушании в полтора года. Салли воспринимала ангельский нрав ребёнка как должное, не анализируя и не приписывая себе заслуг в таком результате. Возможно, осознание правильности воспитания сына придёт в сравнении поведения других детей, вероятно, даже своих, чей характер будет отличаться от первенца. Сейчас же молодая мать довольна тем, что ребёнок сыт и здоров и крепко спит, давая возможность спокойного общения с его отцом.
Салли присела за стол, положив себе на тарелку буквально две ложки. Салли ела очень мало и будь с ней рядом какой-нибудь диетолог, то он был бы нимало удивлён неистощимой энергией и цветущим видом женщины в пересчёте на получаемые ею калории от потребляемой пищи. Вероятно, энергию свою Салли извлекала из воздуха.
Билл ел молча.
- Завтра рождество, - мечтательно произнесла Салли, вызывая мужа на разговор, - хорошо- , уже совершенно блаженным голосом закончила она. Билл в ответ многозначительно хмыкнул, продолжая есть и молчать.
Эта ухмылка явилась причиной, повлиявшей на лирическое настроение Салли, она выпрямилась и довольно резким, несвойственным ей тоном, спросила о причине хмыканья Билла и напомнила о его обещании что-то рассказать. В ответ Билл встал и достал из шкафа бутылку виски, поставил на стол стакан. Салли ждала. Билл налил виски, выпил, оба молчали. Билл продолжил есть. Молчание становилось тягостным, даже напряжённым. Билл снова налил виски, Салли сделала движение, чтобы встать и, то ли желание удержать жену за столом, то ли вторая порция виски развязали Биллу язык.
- Салли, ты не можешь представить себе, кто твой муж, - мрачно заговорил он, - твой муж – вор.
Салли бросила на Билла быстрый взгляд, более никак не отреагировав на столь неожиданное заявление мужа.
-Да-да, - упавшим голосом продолжал Билл, -я, Билл Клейтон, самый обыкновенный вор, грабитель.
Билл снова замолк, уставившись куда-то отсутствующим взглядом, и вдруг его лицо некрасиво сморщилось и из груди послышался всхлип. Билл заплакал, опустив голову на руки.
Это было уже слишком! Салли впервые видела мужа плачущим, да и вообще плачущего мужчину! Она в оцепенении сидела на стуле, не зная, что в этом случае нужно делать. Но рыдания мужа стали невыносимыми, они разрывали душу, щемили сердце. Салли встала и, наполнив стакан водой из под крана, подошла к мужу, руки её тряслись.
- Билли, Билли! – взяла она мужа за плечо. Но слёзы мужские недолгие, Билл, всхлипнув в последний раз, взял стакан и выпил весь. Он с облегчением вздохнул, поставил стакан на стол.
- Да, Салли, твой муж грабитель, - внешне спокойно произнёс Билл, казалось понравившуюся ему фразу.
- Да кого ты ограбил? Что всё это значит? Эти слёзы? Билли, ты меня пугаешь, - сбивчиво заговорила Салли, присев перед мужем и заглядывая ему в глаза.
- Извини, извини, Салли, - Билл погладил жену по волосам, - если б ты знала, как напуган я, как я напуган, - голос Билла задрожал, и лицо снова некрасиво сморщилось.
-Успокойся, Билл, не надо, не надо, - хватая мужа за руки и целуя их , говорила Салли, - ты взволнован, ты устал, ты … ты завтра расскажешь. Хорошо, Билл, хорошо? – как ребёнка успокаивала Салли мужа, ласково заглядывая ему в глаза.
- Нет, сегодня, я хочу сегодня, сейчас! – Билл встал. – Пойдём в гостиную, там удобнее, нет – в мой кабинет, - несмотря на випитое виски, Билл решительно направился туда, ведя за собой в конец расстроенную жену.

Супруги вошли в кабинет, Билл привычно закрыл дверь на ключ.
- Так нужно, - предупредил он вопрос жены, - ты всё поймёшь, не волнуйся, - нежно произнёс Билл, целуя жену в щёку, но Салли после такой бурной прелюдии была готова к самым непредсказуемым картинам и рассказам, и нервы её напряглись в ожидании очередного трюка мужа. Билл подвёл жену к двери потайной комнаты, о существовании которой она прекрасно знала, и считала обыкновенной кладовкой, в которой обычно хранится разный хлам, в данном случае старые чертежи и бумаги Билла, переместившиеся туда со столов и шкафов кабинета, и , как обычно, никогда более не востребованных.
Если бы за минуту до того, как открыть дверь заветной комнаты, Билл спросил у Салли, что она предполагает увидеть за дверью, то в её вариантах могло бы присутствовать, что угодно, кроме того, что в действительности там находилось. Следуя обычной женской логике, первым предположением, конечно же, была бы женщина, вторым предположением- две женщины, третьим, явно, был бы труп человека, которого Биллу пришлось укокошить самым невероятным образом в результате стечения массы случайностей. Но Биллу было не до интриг, поэтому он отворил дверь молча, пропуская Салли вперёд.
Вероятно, все перечисленные выше предположения не так изумили бы Салли, нежели то, что открылось её неподготовленному взору. В кладовке ничего не было кроме небольшого стола, стула и … денег. Комната была завалена, забита деньгами, даже на сиденье стула валялось несколько долларов. Вдоль, противоположной от входа, стены деньги были уложены в аккуратные пачки, пачки сформированы в блоки, между определённым количеством блоков в качестве разделителя или для прочности конструкции проложены были газеты, картонки, остальные деньги лежали просто кучами или в мешках. Салли даже почувствовала запах денег, именно запах, тот, который можно ощутить, если поднести купюру к носу. Этот запах она помнила с детства, когда отец, получив зарплату, в весёлом настроении приходил домой, выкладывал деньги не перед женой – матерью Салли, а перед дочкой и просил сосчитать их. Салли ответственно считала и сообщала отцу результат, в ответ он спрашивал, сколько было в прошлый раз, разница была как всегда в пользу последнего заработка. Отец многозначительно смотрел на мать, говорил дочке «молодец» и Салли казалось, что благодаря этим пересчётам, отец с каждым разом приносит денег больше и больше, хотя разница не превышала пяти-семи долларов. А кто знает, может, действительно, так оно и было, и её роль в финансовом прогрессе семьи была первостепенной? Но сейчас запах был насыщенным, даже спёртым. Деньги – их запах, они витали даже в воздухе!
- И ты дрожишь над каждым долларом, который даёшь мне?! – было первым возгласом Салли.
Чего угодно, но такого упрёка Билл не ожидал.
О, женщины! В любую минуту они, прежде всего, думают о себе. Её не заинтересовало, откуда столько денег, как они оказались в их доме, её больше волновало, что она была ущемлена, когда, по её мнению, имелась возможность удовлетворения потребностей.
- Салли, о чём бы говоришь- заламывая руки, воскликнул Билл, но Салли не слышала его.
-Нет! Я не понимаю тебя, Билли, как можно спрашивать с меня отчёт о десяти долларах, если их столько? Как? - Салли бросила взгляд на мужа и присела перед деньгами.
- Слушай, сколько тут, а ? Билли, сколько тут? - тараторила Салли. Билл, сбитый с толку неожиданными для него вопросами, тем не менее, что-то отвечал жене, но Салли, спрашивая, не слушала ответов, похоже, точная цифра её и не интересовала, важно, что денег было очень много, а «очень много» явно предполагало в себе миллион, миллионы. Салли гладила руками денежные штабеля, заглядывала в мешки и всё повторяла:
- Боже мой! Как много! Как много!...
Билл же, утративший роль ведущего, вновь обрёл её и в грозной позе главы семейства и, в конце концов, владельца этого богатства, возвысил голос, даже топнул ногой.
- Деньги эти ворованные. Они не заработаны мной. Я украл их. Понимаешь, Салли? Я их украл, - пытался Билл опустить жену с небес не землю.
- Что за бред ты несёшь? Какая ерунда! - не отрывалась Салли от денег.
Билл понял, что нужно немедленно вывести жену из злополучной комнаты. Для этого ему пришлось применить даже некоторую силу.
Усадив жену на диван, Билл сел напротив и попросил Салли, точнее потребовал, набраться терпения и выслушать его , не перебивая.
- Так вот – все эти деньги не мои, нет, они мои, а так как мы с тобой в браке, то то они ещё и твои.
Тут Салли сделала движение, чтобы что-то сказать, но Билл решительным жестом остановил её.
-Салли, прошу тебя! - почти грубо подтвердил свой жест Билл.
-Так вот, - повторил он, - деньги эти краденые. Я догадывался, что тут что-то не так, но убедился в этом во время этой поездки в Ч…., - тут Билл остановился и испустил такой вздох, будто бы этот вздох был последним.
Салли вдруг ощутила, какая невыразимая душевная боль раздирает грудь Билла, почувствовала глубину и остроту его переживаний почти физически, она попыталась взять Билла за руку, но он не дал, и, надавив пальцами на свои глаза, тряхнул головой. Ничего не поняв, Салли терпеливо ждала.
Билл откинулся на спинку кресла. Вся его фигура, выражение лица говорили о смятении, невысказанной боли, даже отчаянии.
- Всё началось это в день годовщины нашей свадьбы почти четыре года тому назад. Я и сейчас не знаю, отчего всё это происходит. Мне казалось, что это случайность и всё оборвётся, но это продолжается до сегодняшнего дня. Салли, я не знаю, поймёшь ли ты, но все деньги появляются из воздуха, во всяком случае, я был в этом уверен ещё несколько дней тому назад. Не смотри, пожалуйста, на меня как на сумасшедшего, но другого объяснения я не нахожу. Стоит мне потратить какую-нибудь сумму денег, как они тут же возвращаются ко мне, ну, не именно эти потраченные, а просто появляется денег в два раза больше , чем я потратил. Они могут быть в других купюрах, но сумма их в два раза больше. Не понимаешь?
Салли осторожно покачала головой. Она действительно ничего не понимала.
- В том –то и дело, что я тоже не понимаю, каким образом это получается. Я даже пытался уловить момент их сказочного появления, но так и не смог. Появляются и всё тут!
Салли молчала. Билл, чувствуя, что его не понимают, ещё более взвинтился, вернее непонимание Салли добавило ему страданий.
- Ну, предположим, я купил в магазине какую-нибудь вещь и заплатил пятьдесят баксов, у меня тут же в кармане появляется сто. Потратил пятьдесят, а получил сто. Даже если деньги я давал тебе или кому-то ещё, всё равно у меня немедленно появляется в два раза больше. Вначале меня это очень радовало, потом забавляло, потом надоело и стало раздражать, сейчас, когда я понял, откуда у меня появляются эти деньги, всё это я ненавижу!
- А почему ты…
- Почему я не рассказал всё это раньше? – закончил Билл за жену, - я и сам не знаю почему. Вероятно, чувствовал, что тут что-то неладно, нечисто. В первые дни я хотел тебе рассказать, но чем дольше это продолжалось, тем меньше мне хотелось рассказать. Об этом не знает никто. Никто на всём белом свете. А во время этой поездки в Ч…, я понял, что деньги эти я отбираю у людей, но делаю это не обычным способом, как делают воры – берут руками, а я ворую каким-то сказочным, даже мне самому непонятным способом. Но суть остаётся прежней – я их ворую, невзирая, что всё происходит легко и непринуждённо, - Билл горько усмехнулся, - я стал вором независимо от моего желания, точнее независимо от моей воли!
Так вот в Ч…, туда я, кстати, ездил также из-за этих проклятых денег. Ты не заметила, что деньги в основном мелкие?
Салли неопределённо пожала плечами.
- Так, я обращаю твоё внимание, что деньги в основном по пять, десять и двадцать баксов и это тоже ещё одна загадка. И из-за этой мелочи я должен постоянно возится, чтобы сдать их в банк и обменять на сотни. Ты не представляешь, Салли, как мне всё это осточертело, - Билл провёл рукой по горлу, - в Ч… совершенно случайно, - тут Билл осёкся и выпрямил спину, - а вдруг это не случайно, в бог нарочно свёл меня с этим Клиберном, чтобы открыть мне глаза, - Билл отрешённо устремил взгляд в никуда, но через секунду освободившись от фатальных мыслей, продолжил. - Ну, это уже неважно. Главное, что эта встреча действительно открыла мне глаза на сказочное появление денег. Этот человек рассказал, что у него загалочным образом исчезли деньги – триста пятьдесят долларов. Эти деньги он хранил почти сто лет, точнее они перешли ему от отца, даже деда, а деньги были необычные, вернее, обыкновенные двадцатидолларовые , но они были залиты чернилами. Да-да! - закивал Билл, видя, как оживилась Салли.
- Да, да! Именно эти деньги я попросил тебя выслать мне в Ч…. Я их вернул настоящему их владельцу, правда триста сорок, десятка затерялась, может, отыщется ещё. Ты знаешь, он даже не спросил, как деньги оказались у меня, так был рад. А я бы всё равно не смог ничего объяснить!... Но я понял главное – деньги, которые у меня появляются сказочным образом, точно таким же сказочным образом исчезают у их владельцев, только для них это не сказка, а трагедия, а если и сказка, то с очень мрачным концом. Ты занешь, мне только сейчас пришла мысль, отчего я нигде не слышал об исчезновении денег? Ну, никто не заявил в полицию и прочее, потому что деньги исчезают самым невероятным образом, возможно на глазах у человека и как он пойдёт в полицию и что он там скажет? Его примут за сумасшедшего, - Билл горько усмехнулся, - поэтому все эти деньги украдены мной, даже дом – он тоже украден!
- Билл, что ты говоришь – даже дом! Ведь ты работаешь, состоишь в совете директоров, - горячо начала Салли.
- Не пытайся обмануть себя, не хитри, Салли. Ты прекрасно понимаешь, что на мою зарплату мы бы могли иметь только квартиру, возможно неплохую, но не дом. Ты знаешь, хотя бы, сколько стоит участок земли в этом месте? Лучше тебе этого не знать, а купил я его, когда начинал работать директором. А помнишь мой выигрыш в лотерею, на который мы купили первую машину? Никакой это был не выигрыш, - горькая усмешка почти не сходила с губ Билла.
Прошло более двух часов, а Билл всё говорил и говорил. Он рассказывал Салли всю свою вторую жизнь, которая бурно протекала рядом со спокойным руслом первой, явной жизни. В основном рассказ состоял из бесконечных обменных денежных вариаций, сопряжённых с волнениями и переживаниями Билла, но возможно ли изложить за два часа четыре года жизни тайной, оставаясь для всех тем же Биллом Клейтоном, за одним исключением – человеком, так успешно разбогатевшим за такой короткий срок.
Объяснил, вернее, попытался убедить Салли, что экономия, доходившая, по её мнению, до маразма, была связана исключительно с чисто физическим отсутствием возможности тратить деньги в силу их размножения и нежелательного обнаружения из-за отсутствия места дислокации. Более дикого и абсурдного объяснения, наверное, Салли не придётся услышать в жизни никогда: Денег нет, потому что их некуда складывать!
Но сейчас места достаточно, тайна раскрыта, следовательно, можно распоряжаться деньгами свободно? О, Салли, не тут –то было! Тогла деньгам не хватало жизненного пространства, сейчас же изменилась политическая ситуация – произошла смена идеологий!
-Я ненавижу эти деньги! Они жгут мне руки, душу жгут!, - завершил своё повествование Билл.
Вдруг Билл с тем же мрачным выражением лица, но с решительностью в голосе и движениях, произнёс:
-И как это я раньше не догадался – их нужно сжечь, точно – сжечь! Всё сжечь, до последнего цента! - он сделал движение встать.
Салли, молчавшая до этого, встала с дивана и присела перед мужем, не давая ему подняться. Каким-то женским чутьём, а возможно, будучи тонкой натурой, она почувствовала, что в данный момент ни в коем случае не следует силой удерживать Билла от его желания таким образом избавиться об богатства. Сила, окрик, даже повышенный голос, ещё более подлили бы масла в огонь и подтолкнули его к совершению безумства.
- Билли, не нужно спешить. Возможно, есть другой способ избавиться от денег, - наверное, самым ласковым и нежным голосом, на какой только была способна, проговорила Салли, подобострастно заглядывая в глаза мужа.
- Какой другой? Нет другого способа! Отдать бедным и убогим, так их тут же станет в два раза больше, и они уже не поместятся в эту комнату! - Билл говорил отчаянно, какая-то безысходность была в его голосе.
В изнеможении от откинулся на спинку кресла. Состояние мужа по невидимым нитям импульсом передалось жене. Салли сидела перед Биллом на полу в таком же изнеможении и подавленности, но в ней всё-таки было больше здравого смысла, вероятно, проблема с которой она столкнулась, не переросла ещё в горе, каким оно стало для Билла. Возможно, всё это навсегда останется для неё просто проблемой, а проблему нужно решать, устранять, а горе уже нельзя устранить, оно уже свершившийся факт и с ним можно только смириться либо не смириться. Горе так и остаётся с человеком, только время смягчит боль, сотрёт память. Поэтому Салли, несмотря на сочувствие мужу, на глубокое понимание его переживаний, всё-таки смотрела на всё происходящее с совершенно другой, более оптимистичной, точки зрения и это было благом, в первую очередь для Билла.
Ласками, уговорами, хитростью она упросила Билла лечь спать, уложив его в постель с нежностью матери, нежели жены.
Завтра будет новый день, новые мысли и они что-нибудь придумают.
Билл утомлённый, измотанный своими переживаниями, заснул, а Салли долго лежала с открытыми глазами. Мысли её были спокойные и неторопливые. Казалось, она даже и не думала о деньгах, но вся мысленная работа была облечена и подчинена той единственной, захватившей её задаче, о которой ещё несколько часов, даже не дней, тому назад она не подозревала. Действительно, Салли не думала о деньгах. Ей было жаль мужа, нестерпимо жаль, хотелось помочь вернуть ему спокойствие и уверенность, но в то же время ей жалко было денег, но это не были чувства алчности или стяжательства, просто жалко расставаться с тем ранее неизвестным ей ощущением чего-то величественного, необыкновенного, что так неожиданно и счастливо, именно счастливо, несмотря на отчаянные переживания мужа, свалилось на голову и открывало совершенно новые грани свободы и независимости.
Перед Салли стояла дилемма - чтобы и овцы были целы, это конечно деньги, и волки сыты – волком был Билли. Думай, Салли, думай!

Коля Вершинин –послушный сын, сегодня был неузнаваем - он требовал от папы денег. Разговор с отцом начался именно с требований. Возможно, максимализм Николая и в данном случае проявил себя, но таков уж он был человек, а, вернее, таков уж был его возраст, хотя юным его уже не назовёшь, а данная черта обычно сопровождает молодого человека, мужчину, в частности, до первого уса, а Николай брился уже давно. Перетащил Колька в будущую зрелую жизнь молодое чувство, и , кто знает, какую роль оно будет играть, но сегодня, определённо, оно помогло ему и Николай положительный герой.
Будь Коля поопытней, то начал бы разговор с отцом с просьбы, но Николай считал, что вправе требовать и в первую очередь требовать на правах сына, во-вторых: от требовал не для себя, а требовать для кого-то, тем более для чего-то, намного легче, чем для собственной персоны.
Коля требовал денег для науки. Ни больше и не меньше! Владея некоторыми сведениями о состоянии папы, сын пришёл к заключению, что родитель без особых затруднений сможет выделить десять- пятнадцать миллионов любимому сыну, тем более цели самые благие - научные: во благо Родины, а в конечном результате – во имя процветания человечества. Если же быть более конкретным, то деньги были необходимы для разработки и создания более мощного дематериализатора.

- Как ты не понимаешь, что с помощью этой машины люди смогут… - тут Николай рисовал просто фантастические картины её применения. Он горячился и буквально не выпускал папу из кабинета.
Павел Петрович, отец Николая, уже тоже достаточно разгорячённый разговором с сыном, в который раз доказывал о нереальности этой затеи, хотя в грандиозных возможностях дематериализатора почти не сомневался.

- Ты прекрасно понимаешь, - ставил контр упрёк отец, что наука – это дело государственное и одними деньгами тут не решить! Наука - это стратегия, она разрабатывается на годы, десятилетия, а тебе – вынь да положь! Ишь, какой прыткий! Ты, я гляжу, уж и в руководители проекта метишь! Насмотрелся фильмов о молодых да ранних бизнесменах и возомнил себя героем. Бизнес и наука – это два полюса, полюса, - отец развёл руки, показывая их диаметральную противоположность.
- Ну, ты же знаком с …., - сын назвал фамилию недавнего лауреата Нобелевской премии.
- Ты мне не тычь шапочным знакомством! Да, и причём тут лауреат, у меня и другие люди есть!
Коля радостно приподнялся.
- Ты не скачи! Не скачи! Если я и буду что-то делать, то не потому, что ты мой сын. Ну, ладно. На сегодня – твоя взяла!
Колька полез к отцу целоваться, отец хмуро отмахнулся.
- В первую очередь мне нужно встретиться с руководством твоего института, далее, если всё обстоит именно так, как ты мне изложил, - Колька сделал возмущённое лицо.
- Далее, - чуть повысил голос Павел Иванович, - пойдём в министерство, а уж деньги – дело десятое, за ними не заржавеет. А уж бумажек-то придётся понаписать, будь здоров! Так что будь готов писарем стать, а не учёным, на ближайшие полгода – это точно.
Колька встал, поднялся и Павел Иванович.
- Да, завтра Новый год, где празднуешь? - спросил отец.
- Так мы с ребятами с курса собираемся у Витьки на даче, - весело отвечал Колька.
- Угу, значит, мы с матерью опять вдвоём будем телевизор смотреть.
- Да, нет, пап, если хочешь, я с вами останусь, - уныло -угодливо ввернул сын.
-Ну, уж таких жертв нам не надо, нам и вдвоём хорошо. Веселись с друзьями, только гляди у меня!, - полушутливо, полусерьёзно погрозил отец.
-Ну, пап, всё будет «О-кей!
Окрылённый сын и озабоченный отец разошлись по своим делам.

Рождество, рождественский отпуск Билла прошли для семьи Клейтонов как в тумане, но не в том обычном праздничном тумане, который называют угаром, а, скорее всего, в каком-то безвоздушном пространстве. Не сговариваясь, супруги провели праздник буднично, даже без застолья, но, казалось, они не заметили этого. Родители, с той и другой стороны, пытались зазвать их к себе, предлагали взять на пару-тройку дней Рики, но Билл категорически ответил отказом. Сынишка был для него в удушающей атмосфере подавленности каким-то глотком свежего воздуха. Обычно, довольно много времени уделявший сыну, Билл, в эти дни, казалось, не замечал ребёнка, тем более, довольно странным было его нежелание отвезти сына к родителям. Билл бесцельно бродил по дому, бросаясь, то в кресло, то на диван, то раскрывал какую-то книгу и тупо смотрел в неё, и если рядом оказывался Рики, Билл нежно гладил его по шелковым волосам, рассеянно целовая детскую головку. Как ни странно, но мальчик, казалось, чувствовал перемену в отце. Да точно! Чувствовал! Обычно ребёнок карабкался к отцу на колени, что-то лепетал, сейчас же Рики больше тянулся к матери. Даже такой крошечный человек, едва научившийся ходить и произносить основные слова, чувствовал, что в его маленьком мире что-то неладно и своим сердечком осознавал, что ему лучше сейчас не докучать отцу и терпеливо возился со своими игрушками.
Что же в таком случае оставалось делать Салли? Также терпеливо ждать. Салли, воспитанная в интеллигентной семье, где сдержанность и такт являлись основой человеческих отношений, содержала в себе бездну терпения. Другое сложно было и предположить, так как интеллигентность является производным глубокой внутренней культуры человека, которая , в свою очередь, основана на терпении.
Салли ждала. Ждала, когда муж заговорит о деньгах, вернее о своей беде, которая принесла в их дом беспокойство и уныние и заставляет его метаться по дому, как загнанного зверя.

- Завтра тебе на работу, надо пораньше лечь спать, - напомнила Салли.
- Я не пойду на работу.
Салли вопросительно взглянула на мужа.
-Завтра не пойду, и послезавтра не пойду и после-после завтра не пойду.
-Билл, что ты говоришь? – ласковым голосом, каким обычно говорят с нездоровыми людьми, произнесла Салли.
Билл, то ли в ответ на успокаивающий тон жены, то ли действительно ощущая себя больным, уже совершенно капризным голосом больного ребёнка, заговорил, с каждым словом возвышая тон:
- Как ты не понимаешь, что я не могу идти на работу! Я не могу даже выйти из дома! Почему-почему? – спрашивал Билл, хотя Салли молчала, - да потому, что я преступник, я вор! Вор! Я обокрал десятки, сотни людей. Нет – тысячи людей, поэтому я не могу смотреть людям в глаза! Скоро все узнают, что я вор, а меня посадят в тюрьму. А чего мне ждать, я сам пойду и скажу, что я вор, чем вот так сидеть и ждать, когда придут и арестуют.
Билл сокрушённо опустил голову, всем своим видом показывая готовность держать ответ перед правосудием.
Салли порывисто встала и присела рядом с мужем.
- Ну, о чём ты говоришь, о чём ты говоришь! Успокойся, успокойся! – Салли попыталась погладить его по голове, но Билл не замечая её движения, заговорил с ещё большим жаром.
- Ты не понимаешь меня, не понимаешь меня. Ты не можешь представить себе, как тяжело мне, что я чувствую…
- Но почему я не понимаю? – вкрадчиво произнесла Салли. – Я всё понимаю, ведь я же твоя жена, поэтому я чувствую твою боль. Зная твою честность и порядочность, прекрасно понимаю, как тебе тяжело сознавать всю нелепость положения.
- Нелепость? Ты говоришь – нелепость? Преступление не может быть нелепостью!
- Билл, ты не преступник!- уже более твёрдым и уверенным голосом говорила Салли. – Ты не преступник, - повторила она ещё раз, - ты жертва. Жертва нелепой случайности. Судьба сыграла с тобой шутку, злую шутку, но ты тут не причём. На твоём месте мог оказаться каждый. Да, абсолютно каждый, - уверенно повторила Салли в ответ на вопросительный взгляд мужа.
Уверенный голос Салли несколько успокоил Билла. Голос жены, как речь хорошего адвоката заставлял посмотреть на себя как бы со стороны, и со стороны , если уж не положительной и правой, то , во всяком случае, стороны пострадавшей, и если слова эти не убедили его в собственной невиновности, то, однозначно, заронили искру сомнения в своей греховности.
Салли, чувствуя, что её слова имеют некоторое воздействие, продолжала уже совершенно убеждённо:
- Всё это произошло совершенно неожиданно и совершенно независимо от твоего желания.
-Да-да, - ухватился Билл за соломинку, - без моего желания. Даже, если бы я захотел, чтобы деньги не шли ко мне, они всё равно бы шли. Так они и сейчас идут, хоть ты тресни! – шлёпнул Билл себя по лбу.
- Вот именно, и ты тут не виноват ни на йоту! Всё это происходит с тобой и как бы без тебя, и ты не в силах ничего изменить. Поэтому ты ни коем случае не должен винить себя, и не думать ни о каком раскаянии. Ну, вообрази себе, что ты действительно пойдёшь и расскажешь всё полиции – тебе просто никто не поверит…
- Почему не поверят? – встрепенулся Билл. – А деньги?
- Ну, деньги, конечно, факт, но тебе всё равно никто не поверит. Тебя посчитают сумасшедшим. Конечно! Ну, представь себе, найдётся ли нормальный человек, которому сказочным образом свалилось такое богатство, а он пойдёт и скажет полиции, что всё это ему досталось по мановению волшебной палочки!
- Почему волшебной палочки? – обиженно спросил Билл.
- Конечно, волшебной палочки! Ведь ты же не можешь объяснить, как деньги появляются у тебя! Элементарная волшебная палочка! Тебя сочтут сумасшедшим, а деньги конфискуют и кто от этого выиграет - государство? А пострадавших будет много – это, конечно, ты, потом я и Рики, а твои родители? Да, что тут говорить! А те люди, у которых ты невольно взял эти деньги, всё равно ничего не получат, вот это уж точно! – голосом победительницы заключила Салли.
- Но, должен же быть какой-то выход! Не могу я продолжать обкрадывать ни в чём неповинных людей! – отчаянным голосом произнёс Билл, уже полностью поддавшись воле жены и полагаясь на её ум и находчивость.
Салли сидела с видом человека, глубоко ушедшего в себя. Казалось, ей удалось убедить мужа в невиновности, во всяком случае, реабилитировать в его собственных глазах, а стоит человеку уверовать в личную непогрешимость, то вернуть к первоначальному предположению уже невозможно. Ох, как любит человек представлять себя ангелом и жертвой обстоятельств, пусть лишь в собственных мыслях и чувствах, а уж тем более, если это мнение разделяет, да ещё и активно поддерживает хотя бы один человек, то эта солидарность формирует уже несокрушимую уверенность в непогрешимости.
- Послушай, Билли, - отрешённым голосом, указывающим на глубину раздумий, заговорила Салли, - ведь всё это произошло с тобой, то есть именно с тобой, а если деньги из кладовки буду брать я и тратить буду я, то, возможно, они не будут удваиваться. А? Как ты думаешь? - раздумчиво спросила Салли, но не дождавшись ответа, заговорила уже более уверенным голосом:
- Ну, конечно, они не должны удваиваться, ведь я это не ты, хоть я и твоя жена. Надо это проверить!- Салли даже привстала.
Билл имел вид человека полностью отдавшегося на волю судьбы, в конкретном случае на волю жены и, казалось, для полного подтверждения этого ему остаётся произнести :
-А, делай, что хочешь!- и махнуть рукой. Тем не менее, на слова и желание жены проверить верность её предположений, что сегодня уже довольно поздно и лучше проверить это на крупной сумме.
- Утро вечера мудренее, - решили супруги, и безнадёжно отчаявшийся Билл был уложен в постель окрылённой и уверенной в своих гипотезах Салли.

На следующий день Билл Клейтон не пошёл в компанию. Он действительно был болен, болен душою, а больная душа расслабила и тело. Но к психологу он не пошёл, потому что современный психолог – это специалист, который , как адвокат, будет требовать чистосердечных признаний и, как инквизитор, всеми способами он добьётся правды, а правда должна остаться в стенах дома Клейтона, точнее, в умах и сердцах супругов Клейтонов, и никого больше. Поэтому на семейном совете было решено отсидеться дома; лучшего средства излечения придумано не было. А ближайшей задачей было, естественно, доказательство гипотезы Салли о деньгах, то есть о влиянии смены субъекта на результат его воздействия на объект. Но Билл упорно твердил, что проверить следует, используя крупную сумму денег, а так как деньги находились в страшном хаосе, то определить результат эксперимента было довольно затруднительно, поэтому Салли с воодушевлением принялась наводить порядок в кладовой.
Билл был рад. Наверное, это была даже не радость, а какое-то облегчение. Казалось, он сбросил с себя невообразимо тяжёлую ношу, и хотя он переложил её на плечи близкого ему человека, тем не менее, это не смущало его. Он свободен и умывает руки!
В первый же день Салли поняла, что это не так то просто- считать деньги, кроме того, прежде, чем сосчитать их, нужно было разложить их по достоинству, то есть рассортировать. Но самая большая проблема была с Рики. Оказалось, что днём работать в кладовой она может лишь во время дневного сна ребёнка, значит, не больше двух часов, но прочие домашние заботы , вернее, более первостепенные дела, отнимали у неё эти два часа. Пару дней спустя Салли попробовала заниматься в кладовой вместе с сыном, но из этой затеи совершенно ничего не вышло: несмышлёный человек своими ручонками наводил довольно большие беспорядки в работе матери, и у Салли уходило времени больше на успокаивание ребёнка, чем на работу с деньгами.
Но Салли была терпелива и настойчива и продолжала разбирать завалы. На обеспечение текущих потребностей семьи Клейтонов денег на счетах Билла было достаточно, и идея проверки теории Салли о деньгах – превращение сказочного их увеличения в результате её непосредственного участия отошла на задний план. Тем более Билл всё-таки был уверен в мысли, что проверить возможно только истратив крупную сумму, а точнее, их издержка должна стать визуально заметна, так как, потратив в мелкой купюре, получить их можно было в крупной, и наоборот. Но возможен и ещё один вариант: истратив в крупной, получить тоже в крупной, конечно, в два раза больше, но Билл, уже свыкшийся с беспорядком в кладовой, заранее предполагал, что восстановление денег внесёт ещё больший беспорядок, и определить сразу результат эксперимента будет невозможно. Билл знал, что вновь поступившие деньги вполне могли уложиться рядом с уже упакованными и приведёнными в порядок деньгами, таким образом, смешав и расстроив порядки денежных войск, и сортировать, и считать придётся снова.
Конечно, потратив одновременно половину денег, хотя бы их треть, в конце концов, десятую часть, результат был бы очевиден. Но об этом не стоит и думать, потому что даже десятая доля составила бы немыслимую сумму для такого обыкновенного человека, каким был Билл Клейтон, что при всём теперешнем довольно отчаянном положении, Билл был далёк от безумства.
Да, он чувствовал себя преступником, вором, обкрадывающим людей посредством волшебной палочки, душа его была истерзана, но вместе с тем, это чувство вины развило в нём, в ещё большей степени, чувство страха быть разоблачённым, поэтому он с удвоенной, утроенной силой стал ещё более осторожным и предусмотрительным, тем более, опыт ему это вполне позволял. В том, что Салли его не выдаст, вернее, не предаст, или попросту не воспользуется его богатством, Билл был уверен, уверен настолько, что даже не думал об этом. Порой ему казалось, что он более может положиться на жену, нежели на самого себя. Казалось, что себя он знает хуже, чем жену и гарантией данного предположения был уравновешенный, почти предсказуемый характер Салли, её рассудительность и какая-то целесообразность во всём, начиная от манеры одеваться и умения вести домашнее хозяйство, оканчивая воспитанием ребёнка. Конечно, и у Салли бывают всплески эмоций, желаний, к примеру покупка двухсоттысячного колье или попытка приобрести мебельный гарнитур по баснословной цене, но всё это были именно всплески на непоколебимым уровнем океана душевного спокойствия, которые ничуть не нарушили глубины внутреннего умиротворения.
Кстати, не очень-то Клейтон верил в теорию Салли. Он и не думал ломать голову над решением задачи траты денег для её проверки. Билл, облегчивший свою душу открытием тайны жене, так же точно переложил на неё и заботу об осуществлении её собственного замысла, пусть даже над предметом его забот и терзаний. Сейчас тайна, ставшая общей, предоставила Салли права на объект этой тайны, а право, как всегда, влечёт за собой обязанности, а уж обязанностей Салли получит сполна, хотя всё это у Билла получилось как-то невольно и необременительно, во всяком случае, на первый взгляд.
«Будет день – будет пища!», - думал Билл, предполагая под этим разрешение денежной напасти, тем более, что начало уже положено – ему известен механизм обогащения, конечно, самая его крупица и второе, более важное – он поделился своей тайной.
«Если всё это началось неожиданным и загадочным образом, то, возможно, закончится также неожиданно и загадочно, весь вопрос только во времени», - тешил себя надеждой Билл.
Салли же, устав от домашних дел, забот с сыном, корпением в кладовой, пришла февральским утром к Биллу на работу и заговорщическим голосом сообщила, что она придумала, как им проверить её теорию. Молодец Салли! Кто в этом сомневался!
- Билли!, - почти с порога начала Салли, - я придумала: нам нужно покупать наркотики и уничтожать их!, - оглядываясь по сторонам, выдала супруга.
Билл спокойный и деловой, посмотрел на жену, как на сумасшедшую.
- Не смотри на меня, как на сумасшедшую, я в своём уме. Послушай, - Салли села в кресло напротив и наклонившись к мужу продолжала, - мы будем, тут она поправилась, - я буду покупать наркотики у наркоторговцев, но не для употребления, а для уничтожения! Наркотики стоят дорого, поэтому денег уйдёт много! - Салли говорила почти захлёбываясь.
Если бы Салли сообщила, что она станет марсианкой, Билл , вероятно, был бы меньше поражён, чем таким заявлением. Он встал, обошёл стол, налил из графина воды и подал Салли. Салли отодвинула его нервным движением, выражавшим обиду.
- Не считай меня дурой! Я чувствую себя хорошо, ты просто не хочешь меня понять, даже выслушать, - возмущённо говорила она. – Весь мир борется против наркомании, а мы также внесём свою лепту. Ты себе представить не можешь, сколько мы уничтожим наркотиков и спасём тысячи людей, а может быть миллионы от этого кошмара!- перешла на патетику Салли.
- Да, уж точно – не представляю! - усмехнулся Билл.
Салли с негодованием взглянула на мужа и , поднявшись, взяла его за руки, с удвоенной энергией начала повторять сказанное. Билл понял, что пора применить силу в буквальном смысле. Он убрал руки и резко усадил жену в кресло, жестом, не терпящим возражений, подвинул стакан с водой:
- Выпей!
Салли сидела опустив голову.
- Выпей! – резким требовательным голосом повторил Билл.
Салли начала пить. Выпив уже половину стакана, она, всё еще продолжая отхлёбывать воду, тихонько заплакала. Смотреть, как она плачет, было жалко и больно, но Билл выдержал и это испытание. Всё тем же холодным резким тоном он потребовал прекратить слёзы и подал ей носовой платок. Салли послушно взяла его, вытерла глаза, высморкала нос. Примирительно всхлипнув, отпила ещё глоток воды.
- Успокоилась?
Салли виновато взглянула на мужа. Билл вернулся в своё кресло.
- Салли, - более мягко произнёс Клейтон, - я не буду говорить о том, что никак не ожидал от тебя…, - Билл подбирал слова, - такого … такого… Так и не определив поступок жены, продолжил, всё распаляясь:
- Ты хочешь, чтобы я, вернее, мы ввергли себя в ещё одно преступление. Я итак по уши в дерьме, а ты уже окончательно хочешь потопить меня. Мало того, сама добровольно ввязываешься в эту гадость. Я уже пожалел, что всё тебе рассказал, и если ты не выбросишь эту мысль из головы, я тебе запрещу ходить в кладовую. Мне казалось – ты умная женщина, как тебе мог придти в голову такой бред? Ты представляешь, с кем нужно вступить в контакт? С самым дном общества, а эти подонки идут на всё. У тебя об этом мире представление из фильмов и книг, а это, наверное, десятая доля действительности, даже сотая. На самом деле всё ужаснее и, вероятно, проще, но всё равно, намного ужаснее, чем мы себе представляем. А ты еще пытаешься облечь весь этот бред благой целью – спасением душ человеческих! Мать Тереза! Да ты знаешь, что благими намерениями выстлана дорога в ад?! Преступление не может породить благо! Зло порождает зло, и эту истину еще никому не удалось опровергнуть! Но самое смешное, если это можно назвать смешным – эти подонки получат деньги, ты им обеспечишь бизнес, ты будешь развивать этот преступный бизнес! Да, идея твоя поистине сказочная, только сказка эта страшная, просто жуткая, а конец её ужасен! Не понимаю, как может прийти в голову такой бред? Тебе дай волю, таких дров наломаешь! Попробовать еще надо установить с этими наркоторговцами контакт. Дураки они такие доверчивые! Полный бред!!
Негодованию Билла не было предела. Он действительно сожалел о том, что выдал тайну жене. И без того загадочное обогащение грозило обрасти нелепостями и абсурдом.
Билл сидел несколько секунд молча:
- Ключи от кладовой у тебя?
Салли послушно взялась за сумочку.
- Хорошо, оставь пока у себя. Я всё-таки надеюсь на твоё благоразумие. И зачем изобретать велосипед и проверять эту твою теорию? – Билл горько усмехнулся. – Будет по- старому, пусть будет. Изменится что-то, прекрасно. Но не стоит придумывать такие околесицы, и, вообще, не думай ты об этих деньгах, они не стоят этого, ты скоро это поймёшь. Да, а что, Рики с няней? – неожиданно сменив тему и тон на совсем уже мягкий, спросил озабоченно Билл.
- С няней, - ответила мужу Салли голосом провинившейся школьницы. – Ну, я пойду, - она виновато улыбнулась.
Билл поднялся, провожая жену до дверей. Мимолётный супружеский поцелуй в дверях уже окончательно успокоил Салли, а вздох облегчения был этому подтверждением.
«Ну, Салли, ну, учудила!» - уже с чувством облегчения мысленно подытожил Билл и озабоченно поднял трубку телефона, пытаясь наверстать упущенное рабочее время.

Дни шли за днями, а в жизни семейства Клейтонов всё было без изменений: Билл трудился в компании, Салли хлопотала по дому, к тому же к ней сейчас перешли обязанности мужа по работе с деньгами. Салли относила в банк деньги, чтобы пополнить свой карточный счет, но делала она это нечасто, так как на жизнь им вполне хватало банковских процентов со счетов Билла. Да и какими могут быть расходы в семье, чей дом можно назвать полной чашей? Установившиеся привычки непритязательного семейства среднего американца не требуют больших затрат. Правда, в доме появилась няня, но приходила она всего лишь на пол-дня и зарплата её была так ничтожна, что Салли, чтобы как-то загладить неловкое чувство, часто делала ей подарки, правда тоже достаточно скромные. Чувство вины, которое вдруг появляется в человеке, живущем в полном достатке и уверенном в своём завтрашнем дне, перед людьми, вынужденными работать, если не за кусок хлеба, то за обеспечение необходимого минимума жизненных благ, начала замечать в себе Салли. Наконец-то, приведя кладовую в некоторый порядок и подсчитав, довольно приблизительно, сумму денег в ней хранящихся, пришла к поразившему её результату. Если расходы их семьи увеличить в десять раз, то имеющихся денег хватит на сто пятьдесят лет, а с учётом их двукратного увеличения, цифра получалась баснословной в силу геометрической прогрессии. Данный оптимистический прогноз, как ни странно, ничуть не вдохновлял Салли. Вероятно, чувство вины мужа, как по эстафете, передалось ей, и деньги, если не тяготили, то и не радовали. Её не покидала мысль осчастливить кого-то, но сделать это незаметно, обыденно, не привлекая внешнего внимания. Но она даже не пыталась заговорить об этом с Билли, памятуя неудачную идею с наркотиками.
Салли каким-то неведомым способом переняла от мужа крайнюю осторожность в обращении с деньгами, вернее с хранилищем. Даже с мужем о предстоящих сделках они говорили очень кратко и лишь в случае, так сказать, крайней необходимости. Всё решалось само собой по какому-то негласному внутреннему сговору. Но общая тайна ничуть их не разделяла, а, напротив, казалось, что денежная ноша, ставшая их общим недугом, делала их союзниками и в ещё большей степени роднила их.

Салли присела на скамейку, чтобы осмотреть сломавшийся каблук. Она была очень раздражена. Из-за этого каблука может отложится визит к терапевту. Она наклонилась, чтобы снять туфли и когда выпрямилась, то замерла в оцепенении. Перед ней стояла пяти-семилетняя девочка, имевшая измождённый, просто ужасныий вид. Она была очень худенькая, неопрятная, особенно волосы : они были грязные и спутанные и расчесать их, по всей видимости, было уже невозможно. Почти всюду были ссадины и царапины, одета она была в джинсовый костюмчик, брючки которого едва закрывали коленки. За всю жизнь Салли не видела более жалкого существа, она даже не предполагала, что человек, тем более ребёнок, может быть доведён до такого состояния. Девочка попросила денег. Голос был хриплым и слабым, и звук этих слов заключал в себе столько боли, горя и страдания, которое немыслимо вообразить. Как может такое крошечное существо вместить в себя такую бездну отчаяния? Салли не понимала, каким образом в респектабельном квартале, в этом ухоженном парке, могла появиться эта девочка? Её существование никак не вписывалось, не втискивалось, не соответствовало окружающей действительности.
«Присядь , милая. Я дам тебе денег, но обещай мне, пожалуйста, что завтра ты придёшь сюда в это же время, и мы с тобой снова встретимся, и я снова дам тебе денег. Слышишь, завтра приходи сюда, тоже утром, вот когда откроют дверь этого кафе» , - она указала на распахнутую дверь кофейни. Затем достала пять долларов и дала их девочке. Та протянула грязную, прозрачную ручку. На её лице не было ни благодарности, ни малейшей искры радости – всё то же безмерное, страшное, безысходное горе и мука. Как бесплотный призрак, девочка отошла от Салли, свернула на тропинку и исчезла за кустами барбариса, очень красиво подстриженными и представляющими собой непроходимую изгородь. Казалось, она прошла сквозь эти колючие заросли.
Салли всё еще находилась в полном оцепенении. Почему она сказала, чтобы девочка приходила завтра, она не могла понять? Мысли её работали бешено, но более чёткой работы своего мозга Салли не припоминала. Мысли обгоняли друг друга, сталкивались, отскакивали одна от другой, но у них была единая цель и, несмотря на царивший в их рядах хаос, двигались они в одном направлении, на ходу вырабатывая план действий на ближайший час, день, вечер, завтрашнее утро, неделю вперёд, месяц, год, жизнь.
Она сняла обе туфли и бросила в урну, стоявшую рядом со скамейкой. Снова села на скамью, открыла сумочку, пересчитала деньги. Их было достаточно. Она встала и пошла к выходу из парка. Остановила такси, попросила довезти её до ближайшего обувного магазина. Купив туфли, Салли села в ожидавшее её такси и поехала в поликлинику, но не к терапевту, а к психологу, специализирующемуся на детской психике. От врача она вышла уже далеко за полдень. Позвонила из автомата своему семейному адвокату и, настояв на срочном, не требующем отлагательств деле, назначила встречу. От адвоката вышла уже почти в девять часов вечера. Он довёз её на своей машине и проявлял крайнюю обеспокоенность. На прощанье просил Салли ещё раз подумать и позвонить ему в любом случае, но не позднее одиннадцати часов по - полудни. Салли ответила, что её решение неизменно, но последнее слово, конечно, останется за мужем.

- Билл, прошу тебя отложить все дела и выслушать меня, - с порога начала Салли. Билл хотел было возразить, но решительный, даже требовательный и какой-то вдохновлённый вид Салли, остановил его.
- Рики спит?
- Только что уложил. Что случилось, где ты была?... - попытался выяснить причину позднего возвращения Билл, но Салли решительным жестом пресекла эту попытку и, усевшись на диван, указала Биллу на кресло напротив.
- Билли, всё, что я скажу тебе сейчас, может повергнуть тебя в шок, но, прошу – выслушай меня. Мне кажется, что ты примешь моё решение положительно, так как ты мой муж, и я тебя достаточно знаю и полагаю, что мы должны думать и поступать одинаково.
- Билл, я в здравом уме и твёрдой памяти, - тут Билл невольно хохотнул, Салли невозмутимо продолжала, - Сегодня судьба, или провидение, или бог, не знаю, послал мне подарок.
- Какой? - уже весело попытался вставить Билл.
Салли подняла руку, жестом останавливая мужа, и Билл почувствовал, что произошло что-то очень важное в жизни Салли и, соответственно, в его тоже. Далее на протяжении всего их долгого разговора Билл впал в какое-то оцепенение.
- Это подарок - ребёнок, которого мы должны усыновить. Да, у нас есть Рики, а это девочка, но это неважно, девочка-мальчик. Важно то, что у нас есть возможность одного человека сделать счастливым. Дать ему семью, благополучие, достойную жизнь, человеческую жизнь! - тут Салли почувствовала, что страшное волнение сводит её на пафос и книжные выражения, переждала минутку и успокоившись немного, рассказала Биллу о её утренней встрече с девочкой.
Было уже далеко за полночь, пару раз Салли поднималась к Рики, а разговор супругов, казалось, только что начался. Несмотря на поздний час, Билл дважды звонил адвокату, который убедил его в законности всего дела. Даже возможная смена места жительства не пугала Билла Клейтона. Его пугала фантастическая грандиозность замысла Салли. Именно грандиозность, так как меняла всю жизнь несчастной девочки, а вместе с ней и их жизнь, жизнь Рики, возможно, именно Рики, прежде всего, так как она будет его сестрой и больше всех остальных контактировать будут они. В том, что девочка несчастна, даже несчастна как-то нечеловечески, ни Салли, ни Билл не сомневались, но смогут ли они сделать её действительно счастливой, и станет ли она их дочерью, а они её истинными родителями? В том, что они избавят её от физических страданий – это бесспроно. А не знать физической боли – это ли не счастье? Избавить человека от материальной зависимости – это ли не счастье? Воспитанние, такт, внутренняя культура Салли гарантировали девочке чуткое, нежное отношение. Это ли не счастье иметь нежную мать?
Мужественный характер Билла, его бесконечная забота о жене и сыне не оставляли сомнений в подобном отношении и к приёмной дочери – это ли не счастье иметь заботливого, справедливого, умного отца?
-Итак, решено! Берём девочку!
А что девочка? Девочка тут не причём. Судьбу её решили без неё. Это прерогатива богатых людей распоряжаться судьбами менее обеспеченных, тем более нищих.

На следующий день Салли с трудом дождалась десяти часов, хотя с самого раннего утра она бесконечно звонила, согласовывала, спорила, доказывала, но время, казалось, совершенно остановилось.
Наконец, Салли встала и, возведя глаза к небу, с неподдельным волнением произнесла:

- Если так будет, значит ты этого хочешь, господи! Помоги нам.

Билл ушёл немного раньше жены. Рики был с няней. Салли вышла из дома, даже не попрощавшись с ребёнком. Одного этого факта было достаточно, чтобы определить всю значимость и глубину происходящего. Чем ближе она подходила к парку, тем решительность оставляла её и когда она в изнеможении села на знакомую скамью, силы и душевные и физические покинули её.

- Что я делаю? Зачем я здесь?

Салли в отчаянии закрыла лицо руками и когда отняла руки, перед ней стояла вчерашняя девочка. То же вчерашнее чувство испытала женщина к этому измученному ребёнку. Девочка казалась ещё более измождённой, более несчастной, на щеке появился синяк. В её взгляде не было просьбы, мольбы, а была полная безысходность и бесконечное горе, ни малейшего луча надежды не мелькало в детских глазах, было ощущение, что девочка даже не умеет улыбаться.

- Присядь, милая! Я сейчас, сейчас…, - Салли открыла сумочку и достала оттуда почему-то носовой платок, а не деньги, как обещала вчера. Развернула его и, положив девочке руку на плечико, вдруг другой рукой накрыла девочке лицо платком. Движения Салли были нервные, но не быстрые и резкие, а какие-то заторможенные, ей казалось, что она сама сейчас потеряет сознание. А девочка почти мгновенно обмякла и уронила голову на колени Салли. Женщина ещё несколько секунд подержала платок у лица девочки, отвернувшись в сторону, потом судорожными движениями положила платок в сумочку, достала телефон и, с трудом набрав номер, не своим голосом сказала в трубку:

- Девочка со мной . Жду.

Головка девочки лежала на коленях Салли, колени её дрожали. Дрожь охватила всё тело женщины, вернее, всё её существо. Сердце билось во всех мыслимых и немыслимых точках дрожащего тела. Напряжение было запредельное.
- Всё будет хорошо, всё будет хорошо , - как в бреду твердила она, полностью отдавшись на волю божью, но тем не менее с нетерпением ожидая чего-то или кого-то, о чём можно было заключить, как нервно вертела она головой.
Через три-четыре минуты к воротам парка подъехала машина скорой помощи, из неё вышли три работника в медицинских халатах и Билл. Салли сидела с девочкой на скамейке. Все четверо подошли к Салли. Врач профессиональным движением взял девочку за руку:

- В клинику , - произнёс он.

Один из работников поднял невесомое тельце девочки.
Билл и Салли также направились к санитарной машине, и через минуту на скамейке никого не было. Так началось прекрасное летнее утро семнадцатого июня.

В Лос-….. проживает более трёх с половиной миллионов человек. Среди них восемьдесят семь тысяч триста сорок девочек в возрасте от пяти до семи лет. Детей, вернее девочек, данного возраста, проживающих в неблагополучных семьях, включая пригороды, по данным полиции числилось четыре тысячи семьсот двадцать. Из них три тысячи сто восемьдесят девочек были азиатского, афроамериканского и латиноамериканского происхождения, остальные тысяча пятьсот сорок девочек европейского типа, то есть похожих на нашу незнакомку. В течение восьми дней двенадцать специально нанятых людей посетили каждую семью, где потенциально могла проживать наша девочка. Нигде и ни от кого не было получено заявления об исчезновении ребёнка, в частности – девочки пяти-семи лет от роду. Девочку никто не искал, никто о ней не беспокоился, никому она была не нужна. Не одна же она жила на белом свете?
После медицинского обследования девочки, которая продолжала спать, стало известно, что в целом организм здоров, если можно назвать здоровым измождённое состояние ребёнка. Девочка была на грани истощения и, скорее это не столько результат отвратительного питания, сколько следствие психического истощения организма.
Салли почти не отходила от девочки. Она по волоску разобрала волосы ребёнка. Несколько раз в день протирала тельце девочки, с которого начали сходить ссадины и царапины.
Кормили девочку внутривенно, лечение было сведено к витаминам и микроэлементам.
Билл работал с адвокатом. Вернее адвокат был одним из представителей закона. Тут было бесчисленное множество работников опеки, защиты материнства и детства, прав человека, людей из отдела по учёту рождаемости и смертности, нескончаемая череда нотариусов. Билл был зажат тисками времени и бюрократизма. Время определил врач - в состоянии сна девочка могла оставаться ещё три-четыре дня, а дел и бумаг было на месяц. Но великая сила неограниченных денег волшебно - молниеносно сокращала сроки, открывала наглухо закрытые бюрократические двери, растопляла ледяные сердца крючкотворов и продвигала всё к логическому завершению. Наверное, столько бумаг за такой короткий срок Биллу не пришлось делать больше никогда, он умудрялся оформлять и подписывать бесконечные бумаги на усыновление даже ночью.
Для Рики была нанята ещё одна няня, потому что Салли почти не появлялась дома. Она подписывала все представляемые ей документы не прочитывая, полностью полагаясь на мужа. И вот, в субботу, в одиннадцать часов утра, Билл принёс свидетельство о рождении. Выдано оно было на имя Николь Клейтон, родившейся двадцать пятого июня тысяча девятьсот девяносто ….. года в городе Лос-….. Отцом Николь является Уильям Клейтон, матерью – Сара Клейтон.
Супруги вместе держали свидетельство и читали вслух, тихо проговаривая слова, словно боясь разбудить девочку и выдать тайну. Взглянув друг на друга, с каким-то воодушевлением и сознанием грандиозности и величия дела ими совершаемого, они более всего готовили себя к новому и неизведанному.
Клейтоны направились в кабинет к врачу и сообщили, что у них всё готово. Врач, очень энергичный, моложавый человек, сообщил, что завтра девочка проснётся и во избежание осложнений он направит к ним медсестру.

- Надеюсь, помощь её не потребуется. Я боюсь осложнений в более поздний период – через несколько месяцев, а возможно и лет. Но, - он сделал успокаивающий жест, - лечение проведено на высоком уровне и главный наш помощник – это юный возраст пациентки, вернее детский.
Пожав Биллу руку, врач распорядился о выписке девочки.
«Да, сколько я тебе заплатил, ты за три жизни не заработаешь», - без тени упрёка подумал Билл, провожая глазами врача.

Было около полудня, когда Николь проснулась. Вернее её разбудила музыка, которая была слышна в приоткрытую дверь комнаты. Музыка была негромкая, и, если бы девочка знала, то это была классическая музыка, точнее «Балеро» Равеля, но для неё это были просто красивые, ритмичные звуки. Николь довольно долго лежала с открытыми глазами, не шевелясь. Услышав шаги, она повернула голову. В комнату входила высокая молодая женщина в светлых брюках и ослепительной белизны блузке. Николь даже закрыла на мгновение глаза. Она очень радостно улыбалась девочке и, подойдя к кровати, наклонилась и поцеловала ребёнка.

- Наконец ты проснулась, доченька! - произнесла женщина и присела на кровать.
- Как ты себя чувствуешь, Николь?
Девочка молчала.

- Как ты себя чувствуешь, доченька? - нежно и тревожна повторила она вопрос и взяла в свои руки детскую ручку.
-Николь, ты очень сильно болела, и мы с папой очень беспокоились за тебя, но врач сказал, что ты поправилась и всё будет хорошо, - Тут женщина, как бы спохватившись, с тревогой произнесла:

- Если ты себя плохо чувствуешь, то у нас дома есть медсестра, я её сейчас позову, - она сделала движение, чтобы подняться. Но тут девочка шевельнулась и произнесла:

-У меня ничего не болит.
То ли от слов девочки, то ли от напряжения, из глаз Салли брызнули слёзы. Она обняла Николь и сбивчиво повторяла:

- Если бы ты знала, если бы ты знала, как я рада, как рада, что всё хорошо. Как я рада! Как рада!... Вот видишь – ты поправилась. Ты будешь здорова, и всё будет хорошо…
Салли уронила голову, обняв девочку. Николь гладила прозрачными ручками рассыпавшиеся волосы Салли и молчала.
Тут в комнату вошёл мужчина с ребёнком на руках. Даже неопытным детским рассудком девочка поняла, что мужчина очень взволнован. Салли подняла к нему заплаканное лицо:

- Всё хорошо, Билли, всё хорошо!
Билл опустился в кресло. Рики потянулся к матери. Салли поправила волосы, вытерла слёзы и взяла сына на руки. Заговорил Билл. Он старался быть спокойным, и чем больше он говорил, тем ровнее и увереннее была его речь.

- Николь, ты очень сильно болела, и мы с мамой очень опасались за тебя. Врач говорил, что болезнь твоя настолько опасна и сильна, что, возможно, ты многое забудешь. Николь! Ну, посмотри на нас ! Я твой папа – Билл Клейтон, а это твоя мама – Салли. Ведь так? А это кто? - спросил Билл, указывая на ребёнка.
Девочка молчала, но слушала очень внимательно. Казалось, она вслушивалсь не сколько в звук и смысл слов, но более прислушивалась к своему внутреннему голосу. На детском личике отразилось сосредоточие.
Не дождавшись ответа, вероятнее, и не ожидая его получить, Билл снова заговорил:

-Это твой брат, твой младший брат Рики и ты его очень любишь, а мы все очень любим тебя и рады, что ты поправилась!
Девочка молчала.

- Я сейчас позову медсестру, пусть она посмотрит Николь, - заговорила Салли и поднялась. Но тут дверь открылась и медсестра, опередив Салли, вошла в комнату.

-Простите, - произнесла она, - вам не нужна моя помощь?
- Да, да, будьте добры, - засуетилась Салли.
- Как ты себя чувствуешь?, - профессиональным голосом произнесла представительница медицины и присела на краю кровати.
Девочка молчала.

-У тебя что-нибудь болит?, - и протянула руку ко лбу ребёнка. Девочка невольно сделала движение в сторону, но рука медсестры всё-таки коснулась лба девочки.
-У тебя ничего не болит? - повторила сестра.
- Нет, - тихо, но внятно произнесла девочка и как эхо на этот долгожданный звук, супруги радостно вздохнули, переглянувшись друг с другом. Они снова одновременно шагнули к постели и, перебивая друг друга, заговорили:

- Вот как хорошо! Мы знали, что всё будет хорошо! Ты молодец!
Медсестра, ощущая себя властительницей момента, распорядилась:

- Ты, наверное, хочешь кушать? Сейчас мама тебе что-нибудь принесёт!
- Да, да, конечно. Я сейчас…, - засуетилась Салли, не понимая, как она сама не могла догадаться предложить девочке поесть и вышла из комнаты.
Медсестра продолжала задавать вопросы, девочка отвечала, но очень односложно, но и из этих ответов можно было сделать заключение, что ребёнок вполне адекватен и чувствует себя довольно неплохо.
Вернулась Салли с подносом. Медсестра поправила подушки и посадила Николь Салли протянула девочке кружку с какао.

- Ведь ты же очень любишь какао! - заговорила Салли, занимая на кровати место медсестры.
Девочка взяла кружку двумя руками, но Салли не отнимала своей руки от кружки, поддерживая её за донышко, тем самым сохраняя неразрывную связь с ребёнком и неожиданно для себя попросила оставить их с Николь одних. Медсестра сделала это с готовностью, Билл с некоторым замешательством, Рики сохранял нейтралитет.
Николь выпила всю кружку, но от булочки откусила только один раз.
- Ну, вот и хорошо. Ну, вот и умница, вот и хорошо…, - щебетала Салли. - Ты можешь лежать, да, я думаю тебе лучше полежать, но ты можешь и встать, а я буду с тобой.
- Хорошо, - ответила девочка, и было непонятно: «хорошо» - это согласие не вставать или, напротив, встать. Но Салли не стала выяснять, она осторожно гладила девочку поверх одеяла.
- А вот твоя одежда, - спохватившись указала Салли на лежащие на стуле халатик и панталончики. Этот домашний костюмчик был очень красивый – розовый с белыми кружевами. Николь взглянула на одежду и зашевелилась, села на кровати, опустила худенькие ноги и потянулась за домашними туфельками, стоявшими под стулом. Туфли тоже были розовые.

- Это мои тапочки?, - недоверчиво спросила Николь.
- Ну, конечно, твои. Только они новые. Мы с папой решили купить тебе всё новое, а старое выкинули. Николь, тут всё твоё, ведь это же твоя комната,- и она обвела рукой комнату, приглашая Николь взглянуть на неё.
Вся комната была розовая. Если быть более точным, то она была бело-розовая. Стены были розовыми, шторы на окнах были розовые, розовыми были подушки, одеяло и простыни на кровати, даже сама кровать, вернее её изголовье было отделано розовой обивкой, сама же кровать была белой, как и остальная мебель: стол, стулья, шкаф с большим зеркалом. В углу лежал большой, просто огромный мяч, также розового цвета. Однозначно, можно было заключить, что над интерьером детской комнаты поработал отличный дизайнер. Трудно вообразить, что в природе существует такое множество оттенков розового цвета. Насыщенный перетекал в мягкий, нежный цвет, а сочетание с белым создавало ощущение воздушности и, казалось, что комната представляет собой жилище Дюймовочки.
Николь взяла в руки туфли, погладила их, подула на тампоны.

-Обуй, обуй! - ободрила её Салли, подавая ей и халатик.

Николь обула туфли, надела халатик. Салли с бесконечной нежностью смотрела на ребёнка. Николь запахнула халатик, подошла к зеркалу, протягивая поочерёдно ножки и любуясь туфлями. Подошла к окну и, оттянув штору, произнесла:

-Розовый.

Подошла к мячу:

-Розовый.

К постели:

-Розовый.

Пробежала по ковру и, топая по нему ножками, повторяла:

- Розовый, розовый...

Подхватив халатик, закружилась:

- Розовый, розовый... - и голосок её звучал всё громче и веселее, всё громче и веселее и Салли закружилась вместе с девочкой, вторя ребёнку :

- Розовый, розовый, розовый...

Связь - понятие, включающее в себя множество значений. Если говорить об истории и абстрагироваться - это общественная связь времён и народов, если говорить о современности и материализоваться - это, без сомнения, могущественная телекоммуникационная связь, без которой уже немыслим современный мир. Но основа всех существовавших, существующих и возможных, ещё неведомых, связей была, есть и будет связь между людьми. Обычно данные отношения именуют во множественном числе - связи, даже если они касаются взаимоотношений двух человек, так как двое - это уже некий союз, а трое - целая группа людей, как правило - единомышленников. Естественно, отношения между самой малочисленной группой превращаются в связи, потому что любые предложения или вопросы одной стороны предполагают в себе контрпредложения или согласие другой. очень часто связи навязывают нам, мы пытаемся уйти, увернуться от них, но даже игнорирование уже несёт в себе некий ответ и связь завязывается, превращаясь , порой, в гордиев узел.
Но чаще всего связи, всё-таки, выгодны, как одной, так и другой стороне, во всяком случае, в этом нас старается убедить оппонент; поверим ему на слово.
Технические возможности нашего времени, как нам кажется с позиций сегоднешнего дня, упростили взаимосвязи, вернее ускорился процесс передачи вопросов и ответов, сами же вопросы и ответы стали более неопределённее, благодаря армии юристов - крючкотворов. Но, тем не менее, достаточно одной стороне поднять трубку телефона и произнести несколько слов, как на другом конце планеты, но будем скромнее - страны, завертится невидимый механизм, который называется либо коммерцией, либо экономикой, либо политикой и начнётся цепная реакция связей, вольно и невольно, завязывающихся по причине той, зачастую никому неведомой, первоначальной связи. Вскоре всё это будет облечено в бумаги и положения, приобретёт некий статус, начало же всему кроется в желании или нежелании одного лишь человека и, дай бог, чтобы и то и другое было благим. А уж после у этого мыслителя появляются союзники и, если действия приобретают широкий масштаб, то и последователи.
Так вот, именно эту действенную силу связи смог ощутить на себе молодой аспирант Николай Вершинин - связей отца, обещавшего помочь сыну. Прежде всего, это коснулось лаборатории института, а если быть последовательным, то лаборатория была лишь резонансом волны, всколыхнувшей весь институт. А что или кто создал волну?
   Не следует думать, что действия имели эффект разорвавшейся бомбы. Ничуть! Всё было тихо, мирно и даже как-то незаметно, что стало почти традиционным для России последних времён. Тихо, по-домашнему, ушёл на заслуженный отдых директор института, на его место пришёл, точнее приехал из Сибири, довольно ещё молодой, доктор, кстати, рекомендованный предшественником. Люди продолжали работать, казалось, по строму. Но тишину и благодать институтских коридоров всё чаще и чаще стали оживлять весёлые голоса работников, неожиданно назначенных в заманчивую командировку, о счастье и удаче которой ещё вчера и не помышляли. Зарплата научных сотрудников медленно, но неуклонно поползла вверх. На промплощадке института стали часто появлятся люди в рабочих комбинезонах, разгружающих какие-то ящики.
    Николай практически забросил кандидатскую диссертацию, всё время был занят в лаборатории работой над новым дематериализатором, точнее над изысканиями новой площадки - полигона для его размещения. Старый, островерховский образец казался просто детской игрушкой в этом сравнении. Но это ничуть не умаляло роли Островерхова, он являлся изобретателем устройства, а всё последующее является лищь усовершенствованием и модернизацией. Идея! Идея первостепенна! Принцип действия машины остался неизменнен и поэтому изобретение Островерхова можно назвать гениальным, а вот как его используют на практике - это вопрос времени. И используют ли вообще: начнут - во здравие, а кончат - за упокой, такова участь, если не большинства, то, во всяком случае, многтх изобретений и не только российских. Тем более в науке, где всё имеет весьма размытый и неопределённый вид и отсутствует явная перспектива , а положительный результат внедрения зависит от упорства, зачастую, упрямства людей, напрямую связанных с данной работой, так и людей довольно от неё отдалённых, но оказывающих воздействие не менее, а порой более существенное, посредством всё тех же пресловутых связей.
   Но Островерхов может быть спокоен, как может быть спокоен только покойник, потому что его дело перешло в надёжные руки в лице Николая Вершинина. Но ещё более надёжно засело оно в его молодом, неустанно работающем мозгу, а вот уж оттуда его вряд ли вытащишь, что ещё возможно сделать с руками.
    Но, если связи - это категория социальная, а базисом любой надстройки является нечно физическое, точнее материальное, а если ещё конкретнее - основой действия связей являются деньги, денежки, куда от них денешься, то этот союз - связи плюс деньги, вершат дела невообразимые, открывают любые двери и сердца, позволяют совершать головокружительные карьеры неоперившимся юнцам и они, эти счастливые молодые люди, окрылённые деньгами и связями, а не твёрдым крылом опыта, ломают свои неокрепшие перышки, а больше всего ломают дров.
Но бывают исключения. Бывают. Дай бог, Николай Вершинин именно из этой немногочисленной группы.
Выбор полигона для будущего дематериализатора - задача архиважная. Николай, несомненно, понимал это. И юношеский максимализм аспиранта играл на руку в этом выборе : проекты были с размахом, вернее с запасом и перспективой на десятки лет.

Конец книги

__________________________________